На опушке леса Зане оглянулась. Завтра вечером она будет уже в Риге, в своей комнате. Далеко отсюда. Но радости от этого мало. Может быть, оттого, что именно там случилось то, чего она теперь никак не может простить себе. Может быть. А может быть, причину следует искать тут же. За эти три недели она в самом деле очень привыкла.
Между деревьями что-то замелькало. Зане увидела двух маленьких девочек — они тоже искали ветреницы.
Зане подошла к ним.
— Уже цветут ветреницы? Нашли?
Малышки переглянулись, большая ответила:
— Мало. Только пять цветочков всего.
— Как вас зовут? — спросила Зане.
— Марите, — сказала старшая, — а сестру Инесе.
— Чьи вы?
— Гобы, — ответили враз малышки.
Марите, посмотрев на Зане широко раскрытыми глазами, приветливо сказала:
— А мы вас знаем. Вы Зане Вилкуп. Рижанка.
— Правильно, — сказала Зане.
Теперь они все втроем углублялись в лес. Девочки осмелели, стали разговорчивее. Вскоре Зане узнала, сколько на ферме Гобы свиней, сколько они принесли в этом году поросят и что Марите вчера за диктовку получила четверку с минусом, потому что неправильно поставила запятые, что один мальчик получил двойку, а Инесе купили новые туфли.
— У меня туфли тоже старые, — говорила Марите, — у матери сразу нет столько денег.
— Ну, ничего, — утешала ее Зане, — когда вырастешь большая, заработаешь. Что же ты хочешь делать, когда будешь большой?
— Я буду, как мамочка, кормить поросят, — заявила Марите.
— Да? А тебе нравится это?
— Нравится. А тебе?
У Зане чуть не вырвалось — «совсем не нравится», но она спохватилась. Разве можно так ребенку говорить? И уклончиво ответила:
— Так, ничего.
— А что ты в Риге делаешь? — спросила маленькая Инесе.
— Работаю.
— Где ты работаешь?
— В парикмахерской, — сказала Зане.
— Ты овечек стрижешь? — не отставала Инесе.
— Почему? — удивилась Зане. — Почему — овец?
— Дядя Вилкуп ехал как-то мимо и сказал мамочке: «Надо в Таурене в парикмахерскую сходить, шерсть состричь».
Зане расхохоталась, даже чуть не уронила цветы. Малышки недоуменно уставились на нее. Зане, перестав смеяться и смахнув со лба волосы, весело сказала:
— Дядя пошутил. В парикмахерской только людям волосы стригут. Подрастете, мамочка вам тоже позволит постричься.
Когда они очутились на опушке, солнце уже клонилось к западу. И Зане вдруг стало как-то очень жаль этого солнечного, полного жизни дня — как будто он уже никогда не повторится.
Она смутно почувствовала, что ей не хочется уезжать отсюда.
Ветер подул с запада, теперь он ластился к ней. Крепко, опьяняюще пахла вырвавшаяся из объятий зимы земля. Зане шла с полузакрытыми глазами — ее слепило солнце, — бережно неся крохотный букетик первых цветов.
Когда она вернулась домой, Дзидры уже не было.
— Сказала, чтобы и ты пришла, — передала мать. — Лучше осталась бы дома, последний вечер. Что тебе там делать?
«В самом деле… что я там делать буду? — подумала Зане. — Будут о своих делах судить и спорить до поздней ночи. Только куда деваться весь этот длинный вечер? Была бы еще Дзидра дома…»
И Зане не усидела дома. Она помогла матери растопить плиту, принесла воды, сделала еще кое-что на кухне, затем оделась и пошла в «Скайстайни».
Собрание уже началось. Зане тихонько притворила за собой дверь и стала искать свободное место.
Довольно большое помещение было полно народу. Зане махнул рукой Леон:
— Иди сюда! — Он отодвинулся, освобождая ей место, и шепнул: — Я думал, ты уже уехала.
В это время дверь снова отворилась, и вошел плечистый пожилой мужчина.
— Кто это? — спросила Зане Леона.
Он шепнул:
— Гулбис. Секретарь райкома.
Дижбаяр с Ливией переглянулись: что же теперь будет с его большой речью? Дижбаяр принялся быстро просматривать свои тезисы и тут же решил вычеркнуть целую страницу, где он доказывал, что такие мероприятия, как устная газета, примитивизм, вульгаризация искусства. Жаль… для него это был острый и важный вопрос.
Ливия в нежно-розовой вязаной кофточке сидела рядом с Дижбаяром, вызывающе вскинув голову.
Подождав, пока не сел Гулбис, учительница Зента Вагаре продолжала знакомить собрание с результатами проверки библиотеки.