Пока учительница говорила, Инга сидела в уголке и, отвернувшись, смотрела в окно. Когда ее хвалили, она не знала, куда деваться.
— Теперь дадим слово товарищу Заберу, — сказал Рейнголд, — он доложит о работе Дома культуры.
Очки Дижбаяра сверкнули — он взглянул на тракториста, который встал, вынул из кармана маленький блокнот и положил его на стол.
— Какое безобразие… — сердито шепнула ему на ухо Ливия.
— Успокойся… — так же тихо, но настойчиво прошептал он в ответ. Ливия поджала губы и демонстративно отвернулась. Ну и пускай говорит тракторист этот. Что он понимает?
А Максис уже перечислял, какие занятия провел Дом культуры, сколько человек участвовало в ансамбле песни, сколько есть музыкальных инструментов, сколько человек занимается в драматическом кружке.
— Нельзя отрицать, что идет оживленная работа… — сказал Максис, и глаза Дижбаяра дружелюбно заулыбались. — Но когда мы ознакомились с репертуаром самодеятельности за последние три года, то удивились выбору пьес. Готовясь вчера к этому сообщению, я спросил себя — можно ли по этому репертуару судить, в какое время мы живем, перекликается ли он как-то с нашей жизнью… с нашими интересами? Помогает ли нам бороться за будущее?
— Это демагогия! — возмущенно воскликнула Ливия.
— Почему демагогия? — Максис повернулся к Ливии, которая в волнении даже не чувствовала, как муж, точно тисками, сжал ее локоть. — Мы можем доказать вам, что это так. За все это время Дом культуры поставил только две советские пьесы, но и в них нет ничего, кроме глупых, плоских шуток, и притом совсем не смешных.
Ливия вскочила с места и сердито оттолкнула руку Дижбаяра, который с силой старался усадить ее. Голос ее звучал громко и вызывающе:
— Это вульгаризм. Это говорит о том, что вы и вся ваша комиссия ничего не смыслите в искусстве! Может быть, вы хотите, чтобы Дом культуры тоже опустился до уровня устных газет? До голой пропаганды? Кто вы такой? Вы умеете трактора водить, но ничего не смыслите в искусстве! Как вы можете проверять и судить? Вы скажете, может быть, что способны судить о художественном уровне? Нет, вы не компетентны… и вся ваша комиссия не компетентна!
Участники собрания с любопытством смотрели на Ливню. Атис хотел сразу же одернуть ее, но Гулбис остановил его.
Максис спокойно подождал, пока Ливия замолчала, и окончил свое выступление.
После него встал Рутманис, чтобы сообщить мнение комиссии о работе комсомола в Силмале.
— Мне хотелось бы прежде всего отметить, что работа здесь не носит стандартного характера. Поэтому трудно подойти к ней с каким-то определенным масштабом. В каком смысле? Комсомольская организация в самом деле редко проводит собрания. Возможно, что следовало бы упрекнуть секретаря товарища Бейку в слишком оригинальных взглядах: она считает, что молодежь и без того поддерживает между собой очень тесный контакт, что она и так постоянно вместе и обсуждает все проблемы в живом общении. С товарищем Бейкой можно соглашаться или не соглашаться, но нельзя отрицать факта интенсивной и активной деятельности комсомольцев, того факта, что они идут в самых первых рядах.
Затем Рутманис сказал о заготовке столбов для будущей электролинии, о решении комсомольцев этой весной привести в порядок все дороги на территории колхоза и закончить осушку лугов на берегу Мелнупите.
— Нельзя не признать, что все это смелые планы и большие цели… Нельзя не признать, что силмалские комсомольцы поняли главное: самое важное — это человек. Они добились того, что в колхоз вернулся кое-кто из молодежи, ушедшей в город искать счастья. Вернулись, разумеется, не все. Вернулись самые сознательные. И они уже никуда больше не уйдут. Счастье, товарищи, нигде нельзя найти готовым. Его нужно создать собственными руками.
«Вернулись, разумеется, не все…» Зане казалось, что, сказав это, он посмотрел в ее сторону. Глупости. Она видит его впервые. Она для него чужая. Вернулись Дзидра и Леон… они более сознательные. Они создадут себе счастье.
Зане хотелось рассмеяться, но смех застрял где-то в груди. Ей ни к чему такое счастье, как Дзидре… ей нужно другое… Но что? Что?
Рядом с ней встал Леон.
— Уже давно надо было поговорить об этом, — сказал он. — Мы сами виноваты, что позволяем кое-кому делать то, что им вздумается. Товарищ Дижбаяр заявила, что комиссия ничего не смыслит в искусстве и не способна проверять их. Жалко, конечно, что руководство Дома культуры вынуждено метать бисер перед свиньями, — но позвольте спросить: на что же свиньям бисер? Не беспокойтесь, товарищ Дижбаяр, я вправе так говорить, потому что тоже не могу оценить вашего бисера… А потом, это и не бисер. Разве глупая одноактная пьеска, которую вы теперь разучиваете, — бисер? Ничего подобного!