Вилкуп встретил Ингу любезно. Он был рад любому гостю, с которым можно было бы поболтать и узнать что-нибудь новое.
— Гостья как раз к завтраку пришла, — усмехнулся он. — Милости прошу, к столу! Луция, чего это ты замешкалась… тащи свои оладьи!
— Спасибо, я уже поела, — отказывалась Инга. Но ее заставили сесть за стол и отведать оладии со сметаной.
Луция за едой молчала. Она, в противоположность своему мужу, была очень неразговорчивой. Это была худосочная женщина с широким лицом и острым носом. Казалось, она все чем-то недовольна, и Инга чувствовала себя очень неловко. А Вилкуп с невозмутимым видом поддевал вилкой коричневые оладьи и, поливая их сметаной, с удовольствием отправлял в рот.
— Берите смело, — подбадривал он гостью, — яички у нас свои. Мука-то, правда, из Риги… Когда ездим в гости, привозим. В прошлом году у нас пшеница уродилась, точно свиная щетина, да и ту бодяк загубил. Вон эту возьмите, она лучше прожарилась.
— Сметану положите… кто же оладьи сухими ест, — безразлично проговорила Луция и снова замолчала. Зато хозяин не переставал расспрашивать Ингу об ее родителях и о том, как ей пришло в голову уехать из Риги в совсем незнакомую сторону, интересовался, столуется ли она у Себрисов или ест свое, длинно и пространно рассказывал про своих дочерей, из которых одна работает парикмахершей, а другая ходит за пятилетним ребенком в какой-то семье, где все работают.
— Молодым в деревне сидеть нечего, — говорил Вилкуп. — Чего они дождутся? Там хоть какая-то копейка обеспечена… поработаешь две недели — и получай. И сходить есть куда — и клуб, и кино, нельзя же требовать, чтоб молодой человек сидел, как барсук в своей норе. Берите смелей оладьи… Это только баловство… молодой человек должен поесть как следует. Луция, налей барышне молока!
Наконец Инга отодвинула тарелку, поблагодарила и взяла свои книги.
— Я ведь знаю, что теперь самая страдная пора, — обратилась она к хозяину, — некогда ведь… но все-таки… я думала, выпадет дождливый день… или же вечером… Может быть, возьмете что-нибудь почитать?
Вилкуп разгладил ладонью свои седоватые усы и посмотрел на книги, которые Инга положила на стол.
Луция, собиравшаяся с грязной посудой на кухню, остановилась на полпути, бросила на Ингу короткий невыразительный взгляд и молча вышла за дверь.
— У нас с вами, милая барышня, ничего не выйдет, — усмехнулся Вилкуп и, порывшись в ящике стола, достал оттуда табакерку. — Что нам с книжками делать?.. Они для тех, кому время девать некуда. А мы со старухой носимся весь день сломя голову… сами видите, помочь некому, а в хозяйстве одна работенка другую подгоняет, только поспевай…
— Но все-таки случается свободная минутка, — пыталась убедить его Инга. — Я подыщу вам что-нибудь интересное… хотя бы, например, вот эту…
Инга подала Вилкупу «Времена землемеров» в сильно потрепанном переплете, но старик только махнул рукой:
— Не надо! Не надо!
— Вы никогда не читаете? — чуть ли не с отчаянием спросила Инга. — Не может этого быть! Да разве можно совсем без книг?.. Ну, попробуйте, возьмите эту — тут очерки про север… интересно!
— Ты, дочка, их другим понеси, — наставительно сказал Вилкуп, свертывая папироску. — Нам теперь не до твоего севера… нам бы с хозяйством управиться.
Он гостеприимно проводил Ингу вместе с книгами. В сенцах его позвала Луция:
— Иди же, помоги котел снять! До свидания! — коротко ответила она прощавшейся Инге.
Неудача. Инга крепко стиснула губы и быстро пошла к воротам. Зачем она начала именно с Вилкупов? Но ничего. Это только начало.
Она пошла в усадьбу «Бугры», где жили Межалацисы.
Название этой усадьбы оправдывалось двумя буграми, между которыми она лежала. По первому из них пробегала узкая, обсаженная кленами дорога, исчезавшая во дворе, за которым она, минуя скотный двор, опять выбегала, уже мимо старых ветел, и, поднявшись на другой бугор, спускалась по пологому склону, вдоль поляны, к лесу.
Навстречу Инге, неистово лая, выбежала белая в желтых пятнах собачонка и, оскалив зубы, грозилась вцепиться ей в ноги. Инга оглянулась, нет ли кого-нибудь поблизости.