— На пальцах одной руки сосчитать можно, — ответил Атис.
Эмиль, долговязый парень, очень похожий на своего отца, перелистывал иллюстрированный журнал. Парень выглядел усталым. Виолите, забравшись на кровать, бойко смотрела то на одного, то на другого, с любопытством ожидая, что будет дальше.
— Без молодежи у колхоза не может быть никакого будущего, — сказал Юрис, — это совершенно ясно. Не можем мы ждать и потихоньку плестись вперед. Мы должны сделать рывок. Но как? Ты говоришь — на пальцах одной руки сосчитать можно… Пускай молодежи и немного побольше, но что мы, на самом деле, в состоянии сделать? Насилу с текущей работой управляемся. Только с трудом сено и теперь клевер убрали, но нельзя же смотреть на запущенные луга, пастбища, постройки и дороги, нельзя же сидеть без электричества… У людей коров аппаратами доят, а мы в темноте ноги ломаем — разве можно сегодня так жить? Это дикость. Я электричество хоть из преисподней добуду! Конечно, ничего не выйдет, если мы будем за печью отлеживаться… Осенью надо начать столбы заготавливать. А кто все это сделает для нас? Вот где наше слабое место.
— Надо чертей этих вернуть, — поднял голову Атис. — Их целая армия. А чем они там, в городе, занимаются? Смешно! Та же Зане Вилкуп — парикмахерша! Леон Зейзум… в садоводстве работает! Там он может в саду работать, а у себя в колхозе не может! А Дзидра Вилкуп — еще лучше — чужого ребенка нянчит и полы моет. И так они все — кто в лавке, кто в какой-нибудь мастерской… Им только бы уйти отсюда, только бы не возвращаться! Дезертиры они, да и только!
Настольная лампа тихо сипела. Даце тайком посмотрела на бригадира. Какие у него веселые, озорные глаза и какой он ловкий! Темно-русые волосы зачесаны назад и блестят. Не зря он нравится девушкам. Ей сделалось грустно, и она едва слышно вздохнула. «Ах, он нравился бы мне не меньше и совсем некрасивым и неуклюжим, — с грустью подумала она и отвернулась. — Но я же знаю, что все это зря. Никогда он даже не посмотрит на меня».
— Но… может, они все же вернутся? — заговорила Инга.
— Как ты себе это представляешь? — спросил Юрис. Он впервые обратился к ней на «ты». Инга почему-то покраснела и рассердилась на себя за это.
— Очень просто: надо с ними поговорить, написать письма… — объяснила она, смотря на лампу мимо Юриса.
— Ты думаешь, это поможет?
— Глупости! Не поможет… — решил Атис, медленно вертя в пальцах пуговку, которую он нашел на полу. Он рассмотрел ее со всех сторон, затем поднял вверх: — Девушки! Признайтесь, чья она?
— Ой, моя! — воскликнула Виолите.
Атис укоризненно покачал головой:
— Ай, ай, кто тебя, такую неряху, замуж возьмет — даже пуговицу пришить не удосужишься. Стыдно.
Девочка, засмеявшись, протянула над головой Даце руку за пуговицей, и Даце почувствовала, как рука бригадира коснулась ее волос.
— Прости, я, наверно, прическу тебе испортил, — извинился он.
— Ничего, — тихо ответила она, почти физически страдая от его небрежного тона. Словно она какое-то пустое место.
— Знаете что?! — воскликнула вдруг Инга. — Мне пришла в голову одна идея!
— Ну-ну? — Юрис с интересом повернулся к ней.
— Напишем им открытое коллективное письмо, через газету… Назовем всех по фамилиям… и предложим вернуться в колхоз… Как вы считаете — если поговорить с ними в письме по душам? Может быть, они поймут, хоть некоторые из них.
— А знаете, это неплохая идея! — воскликнул Юрис, вскочив на ноги. Видно, ему захотелось пройтись по комнате, как он это обычно делал, когда его волновала новая мысль. Но тут шагать было негде, и ему пришлось снова сесть. — В самом деле, если написать так, чтобы за душу взяло. Чтобы они поняли, что тут уже не спят, а дело делают. Мне кажется, что те, кто не трусит, вернутся. А трусы нам не нужны. На что они нам?
— Я не имею ничего против такого хода, — сказал Атис. — Если это не поможет, то и не повредит. Вижу, что Эмиль тоже так думает.
Эмиль, положив журнал, виновато улыбнулся.
— Я ведь все слышал, — оправдывался он. Эмиль, как и отец его, был тихого нрава и не любил много говорить.
— В таком случае, ты и должна написать это письмо, — сказал Юрис Инге.
Она только кивнула:
— Это я могу.
— Тогда нечего откладывать, — продолжал он с обычной для него горячностью. — Если писать, то писать сразу.
Инга всю ночь просидела над письмом. Мысли у нее были хорошие и ясные, но не так-то легко возникали слова. Она перечеркивала, писала заново и опять перечеркивала. Сердилась на себя.
«Открытое письмо бывшей сельской молодежи, таким-то и таким-то». Не обидятся ли, если она назовет их по именам? Да почему? В конце концов, писать без определенного адреса не имеет никакого смысла. А если они увидят в газете свое имя, то обязательно прочтут.