Дядя Валии, «пчелиный Петерис», лениво волоча ноги, шел жнивьем. Во рту у него дымилась неизменная трубка. Ему тоже работа в поле была не по душе, хотелось поскорей вернуться к себе в сад, к пчелам. Он подошел к племяннице, спросил, который час и нет ли у нее с собой чего-нибудь поесть.
— Нет у меня ничего, — ответила Валия. — В спешке забыла.
— Бегут все, словно на пожар, — сердился дядюшка, — а теперь работай голодным, точно раб египетский…
— Мог сам взять, — отрезала Валия, хорошо зная, что дядя натощак из дома никогда не уйдет.
«Пчелиный Петерис» вынул изо рта трубку, сплюнул сквозь зубы и, тихо ворча, снова взялся за работу.
Наконец подошло время обеда. Себрис и Межалацис выпрягли усталых лошадей из жнейки, отвели в низину и привязали на опушке. Лошади принялись жадно есть тучную траву, время от времени пофыркивая и отгоняя хвостами нагло пристававших оводов и мошкару.
Люди разошлись по домам.
Даце свернула с дороги, забрела в заросли на берегу Мелнупите. Хотя обеденный перерыв был короток, ей хотелось на скорую руку искупаться.
На берегу она огляделась вокруг — ни живой души. Полуденная ошеломляющая тишина и зной обнимали зелено-серый ольшаник. Не шевелился ни один лист. Неподвижная и тихая, мерцала узкая речка, такая чистая и прозрачная, что можно было разглядеть гальку на дне и мелкую колюшку, которая, блеснув, сразу же исчезала.
Ух, как хорошо! Даце вздохнула, разделась, вошла в прохладную речку по шею. Стало так свежо, что она от удовольствия громко рассмеялась. С минуту Даце лежала не двигаясь, наслаждаясь чудесным отдыхом, чувствуя телом едва заметное течение.
Над рекой, размахивая синеватыми крыльями, кружили стрекозы. Рядом в кусте защебетала какая-то птица и сразу же умолкла. Чуть поодаль на воде лежали круглые зеленые листья, за ними, на самом берегу, густо рос камыш. В тени куста спряталась гроздь поздней чины. Так тихо, хоть усни. Даце медленно, не спеша терла тело, недовольно рассматривая полные ноги и бедра. Потом она вздохнула, повернулась на грудь и, немного поплавав, вышла на берег. С минуту повертелась в ольшанике под солнцем, пока не высохла. Выжала мокрые волосы и оделась. Как ни жаль, а пора идти. Она пошла вдоль воды, прямо к трем ивам, откуда ближе всего к дому. «Тоже хороша, — думала Даце, — надо поесть и бежать обратно в поле, а я нежусь в воде…»
У речной излучины Даце остановилась в испуге. Какой-то мужчина в одних трусах стоял в воде и усердно что-то стирал. На кусте, перед самым носом Даце, висела спортивная рубашка в синюю клетку.
Даце хотела отступить назад и убежать, но мужчина поднял голову и увидел ее. Это был Максис Забер, тракторист. Видимо, он тоже смутился и сказал, сконфуженно улыбаясь:
— Ничего, ничего…
Даце пошла дальше вдоль воды. Раз ее увидели, то не кидаться же как дурочке в кусты. Надо было что-то сказать, и она сказала:
— Я, наверно, помешала вам…. я не видела…
— Ничуть, — ответил он и вдруг воскликнул: — Ой, осторожно! У меня там, на земле, часы…
Но было уже поздно. Под туфлей Даце что-то хрустнуло, и она, вскрикнув, отскочила назад. В траве блеснули осколки.
— Я… раздавила ваши часы… — испуганно проговорила она.
Максис выбежал на берег и, бросив мокрую рубашку в траву, поднял часы. Затем покачал головой и посмотрел на Даце:
— Вот беда! Обе стрелки сломаны.
Даце была готова заплакать — почему ей всегда не везет?.. И должны же были эти часы оказаться в траве как раз под ее ногами. Но и он голова — посреди дороги часы положил, прямо под ноги, сунул бы в карман брюк или под куст.
Максис, видимо, угадал ее мысли. Он посмотрел на Даце и, покраснев, медленно сказал:
— Сам виноват. Не могли же вы знать.
Обезоруженная его великодушием, Даце ответила:
— Но я даже не посмотрела, куда я ступила. Часы совсем поломаны?
— Ничего, починим, — ответил он, наклонившись и сунув часы в карман лежавшего на земле пиджака.
Не зная, как быть, Даце сказала:
— Не знаю, что я могу сделать… я не хочу, чтобы у вас из-за меня были неприятности… и расходы.
Парень покраснел.
— Что за глупости! — быстро сказал он. — Ведь это, в конце концов, ерунда. И говорить не стоит.
— Дайте часы мне, — сказала Даце с внезапной решимостью. — Я отошлю их… починить.
Тракторист только махнул рукой и повторил:
— Ей-богу, ерунда. В Таурене все равно часовщика нет. Осенью… съезжу в Ригу.
— Но вам ведь нельзя без часов.
— Почему нельзя?! — усмехнулся он. — А солнышко в небе?
Максис обеими руками откинул упавшие на лоб волосы, в жесте этом сквозило нетерпение — уходи, дескать, чего стоишь, мне рубашку постирать нужно. Даце покраснела еще больше. Бессвязно пробормотала что-то и, путаясь в высокой траве, быстро ушла.