В библиотеке все волновались. Инга ежеминутно подбегала к окну посмотреть, не идет ли кто-нибудь. Именно сегодня вечером она начала опасаться: а вдруг никто не придет. Не придет, несмотря на всю агитацию, приглашения и обещания.
Все нервничали, и в конце концов заволновался даже Атис, который относился к своему выступлению несерьезно. А ему следовало быть очень серьезным. Он должен был говорить о будущем колхоза. Атис почувствовал какую-то внутреннюю дрожь и стал курить папиросу за папиросой.
— Ч-черт! Как бы я и впрямь не перепутал все на свете! — сказал Атис Максису.
— Ты выпей стакан холодной воды, — посоветовал Максис, — это здорово помогает. И о публике не думай.
— О публике?! — Атису сделалось смешно. — Чудак ты, какая тебе тут публика?! Придет несколько кумушек, вот и вся публика.
Улучив подходящую минуту, Даце подошла к Максису, подала ему маленький, плотный бумажный сверток и, запинаясь, быстро прошептала:
— Возьмите. Это вам. Но теперь не смотрите… нет, нет! Положите скорей в карман… прошу вас, пожалуйста!
И покраснела, как мак.
Удивленный Максис сунул сверток в карман.
Замечание Атиса о публике не оправдалось. Хотя и медленно, но она все-таки собиралась. Пришли Себрисы, Ирма Силабриеде с дочками, отец Атиса с маленькой Анечкой, Лайзан со своими. Подстрекаемая любопытством и надеясь на танцы, явилась Валия. Пришла и Дарта Межалацис, — ее уговорил сын, — запыхавшаяся и сердитая, что даже в воскресный вечер покоя не дают. Пришли еще несколько женщин и мужчин из второй и третьей бригад, пришли и помощники Инги — пионеры. Позже всех, ведя за руку дочек, вошла Терезе Гоба и уселась в дальнем уголке.
Все участники постановки были за дверью, в помещении библиотеки, и, волнуясь, заканчивали последние приготовления.
Председателя еще не было. Инга поглядывала на часы.
— «Видите ли, я хочу быть благородной дамой, поэтому мне непременно надо смотаться из колхоза…» — повторяла свой текст Виолите. Она надела Ингино платье и туфли на высоком каблуке, прическа у нее была ультрамодная. Щеки девочки горели, глаза поблескивали.
Наконец вошел Юрис. Инга облегченно вздохнула. Как только он отворил дверь, взгляды их встретились. Оба вспомнили проведенные вместе часы, глубокую безлунную ночь на скамейке под яблоней Себрисов, просьбу Юриса: «Игночка, любимая, идем… пойдем отсюда!»
И, вздрогнув от наплыва нежности, до боли ощущая, что в дверь вошел ее Юрис, ее друг, самый лучший на всем свете, Инга, бледная, твердо решила: «Если он сегодня вечером позовет меня — я пойду за ним куда угодно».
— Не пора ли нам начинать? — спросил Максис.
— Да! — порывисто обернулась Инга.
Пришли Дижбаяр, Эгон Брикснис и Ливия, поздоровались с Юрисом и сели. Какая публика!
— Начинаем… — прошептала Инга. — Даце, ты только не волнуйся! Я очень прошу тебя… верь мне — у тебя получается совсем неплохо. Буду подсказывать.
Затем она толкнула вперед Эмиля Себриса, а тот вдруг растерялся и, запинаясь, пробормотал:
— Начинаем… устная газета… библиотечного совета…
— О боже, что он там бормочет! — прошептала Виолите, взволнованная до слез неудачей брата.
В публике кто-то негромко хихикнул. «Ливия…» — мелькнуло в голове у Инги. Спрятавшись за дверным косяком, она пыталась подсказать Эмилю:
— …первый вечер библиотечного совета… В программе устная газета. Участвуют…
Но парень от волнения ничего не слышал. Он бессвязно сказал еще что-то, затем махнул рукой и вернулся «за кулисы».
— Вот тебе и раз, — промолвил старикашка из второй бригады.
Инга вышла на «сцену». От волнения у нее перехватило дыхание. Глаза ее невольно искали Юриса. Он улыбнулся ей и кивнул. Она пришла в себя.
В своем международном «номере» Инга в полуфельетонной форме обличала политику империалистов, высмеивала преданных им вассалов, рассказывала, как ставленники империалистов бегут из стран, в которых разгорается освободительная борьба. Изображая Аденауэра, Инга нацепила на голову черный цилиндр, похожий скорее на пиебалгскую широкополую шляпу, и, стараясь воспроизвести не слышанный никогда голос боннского старца, воскликнула:
— Перед вами преемник великого Гитлера. Я добрый христианин. Даже на смертном одре я буду делать все, что в моих силах, чтобы разжечь новую мировую войну. Жизнь без войны скучна. Люди пропадают от безделья…
— Эх ты, старая скотина! — с возмущением воскликнула одна из женщин.
Инга закричала:
— Гитлер лишился головы, пойдя на восток, я буду его достойным последователем и лишусь своей. Да будет мне бог опорой!