Может ли идея с годами потерять свою остроту, может ли ее боевой огонь смениться бюрократическим равнодушием? Нет, этого не должно быть, а если бывает, то виновны и отвечают те, кто обязан был поддерживать и беречь это пламя. А если люди не были бдительны, то это значит, что остыли и оробели их сердца и что люди эти больше не борцы и никогда уже не будут борцами.
— Лауре, вы написали сочинение хорошо стилистически, но в нем много чересчур смелых утверждений, — сказала однажды преподавательница литературы, раздавая тетради с сочинением на тему «Каким должен быть комсомолец?». — Ваши суждения слишком категоричны.
Да, может быть, ты на самом деле слишком категорична в своих чувствах, в своих мыслях, Инга? Может быть, и нельзя требовать всего без компромисса, без скидки? Может быть, нельзя требовать так много? Может быть, и нечего расстраиваться, когда работа твоей комсомольской организации стала пустой, неживой формальностью? Нет, ты в самом деле чересчур смела и горяча в своих суждениях, Инга, — ведь возможно, что в других организациях все иначе, что у них все так, как надо, — живая, полная воодушевления работа, творческие споры, горячая инициатива, большие цели и юные волнения. Не может быть, что повсюду так, как в организациях твоего техникума.
От отца Инга унаследовала смелость и энергию. И пылкую любовь к правде. Энергия и смелость привели ее в далекую Силмалу.
Вторая глава
Почему-то именно в эту ночь Юрис Бейка особенно ярко вспоминал свои первые дни в Силмале. Может быть, воспоминания эти вызвала встреча с новой библиотекаршей. Ночь эта чем-то напоминала то время, когда он сам чувствовал себя, как эта девушка, только, конечно, гораздо хуже.
В пасмурный зимний день Юрис Бейка приехал в колхоз «Силмала». Дороги были занесены, райкомовский «газик», захлебываясь, пробивался по наезженной санями узкой колее. Тяжелое, застывшее небо навалилось на темный лес, серо-белые поля, на черневшие на равнине одинокие, заброшенные дома. Издали они казались необитаемыми, а окружавшие их голые деревья выглядели как ободранные метелки. Не видно было поднимающихся в воздух дымков — сырость теснила их вниз, рассеивала над землей.
Юрис Бейка, наморщив лоб, продолжал пристально смотреть вперед. На мгновение он устало прикрыл глаза. Виновата, конечно, противная погода — январь, а воздух сырой, словно в бане. Бейка порывисто выпрямился, стараясь прогнать усталость.
Через несколько километров «газик» застрял. Шофер молча достал лопату и принялся откидывать снег. Пассажиры — секретарь райкома Гулбис и Бейка, сменяя друг друга, помогали ему.
Когда они с трудом добрались до цели, уже наступал вечер.
В колхозной конторе, где на грязно-серой стене сиротливо висел плакат прошлогодней посевной кампании и на потолке в желтом свете керосиновой лампы шевелились тени, людей было совсем немного. И те собрались на час позже назначенного времени. Пожилые и совсем старые мужчины, женщины средних лет и всего лишь несколько девушек и юношей.
— Неужели в колхозе так мало народу? — Новый председатель обвел сумрачную комнату недоуменным взглядом.
— На собрания не ходят… Да и людей-то не больно много, — объяснил сидевший рядом с ним Себрис.
Когда Бейка решил оставить завод и поехать в далекий тауренский колхоз, он знал, что ему предстоит тяжелая борьба. Он знал, что в прошлом году в «Силмале» на трудодень выплачивали… семнадцать копеек деньгами и давали по сто пятьдесят граммов зерна. Он понимал, что прежнее руководство колхоза не только пустило по ветру хозяйство, но к тому еще превратило в пугало даже слово «колхоз».
Однако только теперь, в неуютной конторе, видя хмурые лица, на которых ясно можно было прочесть желание поскорей уйти, новый председатель по-настоящему понял, что тут происходит. Бейка почувствовал себя беспомощным. Есть ли во всем этом смысл? Можно тащить на себе возы, можно самому вырабатывать по две-три нормы, но что ты сделаешь с равнодушием, за которым, как за стеной, прячутся эти люди? Смотри, никто даже не слушает секретаря, кроме этого Себриса, а тот сидит тихий, задумчивый и временами только покачивает головой. Так и непонятно — соглашается он или протестует. У стены в полумраке шепчутся женщины… Э-э, милая, пускай болтают эти приезжие, такая уж у них работа. А нам от их разговоров ни холодно, ни жарко.