Марите обедала. Она отложила ложку.
— Садитесь, пожалуйста… вот стул, — поспешила предложить Терезе.
Гулбис уселся за стол против Марите и улыбнулся ей.
— Кушай, кушай, не бойся, не отнимем.
Девочка втянула голову в плечики и, прошептав: «Не хочется больше», соскользнула со стула и отнесла посуду на кухню.
Гулбис с интересом огляделся вокруг. Комната была очень скромная, но аккуратно прибранная. Только на углу суровой льняной скатерти расплылось большое чернильное пятно — видимо, работа Марите. Терезе повернула угол с пятном к другому концу стола.
— Ой, — пожаловалась она, — чересчур много чернил дома. И как раз гости!
— Послушайте, Терезе, — прямо спросил Юрис, — что случилось в школе? Нам Инесе говорила…
Тереза вздохнула и покачала головой:
— Я, наверно, не должна была свиней брать. Кому-то досадила этим.
— Как это понимать? — спросил Гулбис. — Как вы можете досадить тем, что вы работаете?
Терезе устало посмотрела на него.
— Не знаю, — тихо сказала она, — но, видно, так. А то не стали бы сочинять такое… Мне девочку жаль — мальчишка Бриксниса говорил ребятам, что ее мать крадет колхозное добро… каждый месяц по свинье на базар отвозит… — Она посмотрела на Юриса, запнулась, затем закончила: — А вы об этом знаете… половину выручки я вам отдаю…
— Видишь, что негодяй делает, когда его с должности снимают, — сердито сказал Юрис. — Такой не успокоится! Он всех грязью обольет.
— Девочка плачет, — продолжала Тереза, — не хочет завтра в школу идти. Вот беда!
— Тут дело совсем простое, — сказал Гулбис, — надо в суд подавать — за клевету.
Терезе испуганно махнула рукой:
— Нет, нет, только не это! Мне еще отомстят… боюсь. Уж лучше пускай свиней другой берет. Пускай сам Брикснис берет, если хочет!
— Терезе, что вы говорите! — возмутился Юрис. — Брикснис и не думает с колхозными свиньями возиться. У него своих хватает, ему только не нравится, что вы хорошо работаете. А главная его цель — не вы, а я. Я получаю половину выручки, я поддерживаю вас. В сущности, он хочет разделаться со мной. Вот и все.
— Знаешь что, — вдруг предложил Гулбис и с шумом отодвинул стул. — Где усадьба Бриксниса? Далеко отсюда? Пошли! До свидания, товарищ Гоба.
Брикснис только что зарезал и общипал пять жирных гусей, которых хотел завтра везти в город, а теперь собирался сходить в «Бугры». Может, у Межалациса еще залежалась бутылка с Мартынова дня.
Появление Юриса Гулбиса его неприятно удивило. Однако он не показал вида и, состроив приветливое лицо, пошел им навстречу.
— Добрый день, добрый день, товарищ председатель! — протянул он Юрису руку.
— Я из райкома партии, — начал Гулбис без обиняков, — приехал я к вам вот по какому делу: вы будто бы можете доказать, что свинарка Терезе Гоба потихоньку продает колхозных свиней, а деньги делит пополам с председателем колхоза. Так это?
Брикснис заморгал глазами, не соображая, что ответить. А секретарь райкома стоял перед ним и не сводил с него взгляда. Наконец Брикснис, запинаясь, пробормотал:
— Как?.. Что?.. Я ничего такого… Ничего не знаю… я ничего не говорил.
Из дома вышел мальчуган и выпучил глаза на приехавших.
— Это ваш сын? — спросил Гулбис.
— Да… мой…
— Послушай, Улдис, — обратился к нему Гулбис, — как ты смеешь говорить в школе, будто мать Марите Гобы воровка и что она лижет коммунистам ноги?
У Бриксниса по спине пробежали холодные мурашки. Но он бросился выручать сына:
— Это неправда, товарищ секретарь… это наглая ложь! Мой Улдис никогда такое не позволит себе… Ну, скажи, Улдис, что ты так не говорил!
— От кого ты такие разговоры слышал? — тихо, но строго спросил Гулбис мальчишку.
— Ни от кого он не слышал… — опять вмешался Брикснис. — Нельзя ведь все, что люди болтают, всерьез принимать.
Улдис исподлобья смотрел на Гулбиса. Затем взглянул на отца, и в глазах мальчугана легко можно было прочитать вопрос: «Что сказать?» Брикснис ткнул сына в плечо:
— Скажи, Улдис, что ты этого не говорил!
— Я этого не говорил, — раскрыл наконец рот Улдис, но в голосе его сквозили такая наглость и насмешка, что и Юрису и Гулбису стало не по себе.
— Хватит, — сказал Гулбис, — я очень не люблю, когда детей учат лгать, даже таких больших, как ваш. Так вот, гражданин, если не перестанете интриговать против Гобы или еще кого-нибудь, то будете иметь дело со мной. И даю вам честное слово — не обрадуетесь. Я не позволю клеветать на порядочных людей, зарубите себе это на носу!