— Как это понимать? Стало быть, резать скот, — по-вашему, выход?
Юрис стоял мрачный, злой, готовый ко всему. Против воли с губ срывались резкие слова:
— А что бы вы стали делать на моем месте, товарищ Марен? Смотрели бы, как погибает весь скот? Деньги, вырученные за мясо, я не сунул себе в карман… Мы купили сена, правда, не очень хорошего, но все-таки сена. И теперь мы дотянем до первой травы. Я отвечаю за колхоз. И поэтому иначе поступить не мог.
— Вам придется ответить за самоуправство, — возмущенно сказал Марен. — Предлагаю объявить товарищу Бейке выговор… И советую вам, товарищ Бейка, больше уважать дисциплину и обязательные для всех установки. Надеюсь, что вы поймете это.
Юрис выслушал его молча, с чувством горькой обиды.
Второй секретарь, Гулбис, который безуспешно старался защитить Юриса, после бюро крепко сжал ему плечо и сказал:
— В жизни всякое случается. Эх, и мы порой бюрократами оказываемся. Я на твоем месте поступил бы точно так же.
Эти слова помогли Юрису вернуть себе равновесие.
Тогда же он познакомился с председателем «Эзерлеи» Димданом, уже пожилым человеком. Кроме Гулбиса, только еще он осмеливался перечить Марену и защищать Юриса.
После бюро Димдан на улице подошел к Юрису и заговорил с ним, ободряюще улыбаясь:
— Каково самочувствие после бани? Пустяки это. Но с Мареном спорить — то же самое, что в ступе воду толочь. Да разве он пытается вникнуть во что-нибудь? Чинуша. Уж лучше согласиться с ним, а потом сделать по-своему.
Недоумевавший Юрис попытался было возразить.
— Знаю, что ты скажешь, — перебил его Димдан. — Все знаю. Но, к сожалению, это так. В этом-то и наше несчастье.
— Я все же не понимаю, — не унимался Юрис. — Тут что-то…
— Видишь ли, мой друг, — снова перебил его Димдан, — Марен в первую очередь заботится о фасаде. Сзади могут быть и неотесанные бревна, а фасад должен сверкать. Гулбису этого не надо, он совсем другой, а для Марена это самое главное.
— Но…
— В прошлом году у нас была кампания по подсолнуху. По району, видишь ли, ездила какая-то правительственная комиссия, и один из ее членов спросил Марена, почему в районе не сеют подсолнух на силос? Этого было достаточно. На следующий день Марен созвал всех председателей и строго-настрого наказал: столько-то гектаров в каждом хозяйстве засеять подсолнухом. Напрасно мы пытались доказать, что для нашей почвы другие культуры куда выгоднее. Стукнул кулаком по столу и поставил ультиматум: давайте подсолнух.
— А вы что?
Димдан пожал плечами.
— Мы что? Засеяли по обочинам дорог подсолнух этот, чтобы секретарю было на что порадоваться. А коровы вику и тимофеевку жевали.
Юрис с возмущением вскинул голову.
— Как так можно, разве это партийное отношение к делу?! Это попросту обман.
— Совершенно верно, — согласился Димдан. — Нас вынуждают на это.
— Меня никто не принудит, — строптиво сказал Юрис.
Димдан взглянул на него, удовлетворенно улыбаясь.
— Ты же сам видишь. Ты вступил в открытую борьбу. Вот тебя сегодня и приласкали за это.
— Ну и пусть!
— А я человек миролюбивый. Грызться не люблю. У меня бы только хозяйство в гору шло. Чего это я буду спорить, на рожон лезть. Поживешь здесь — поумнеешь.
Внезапным порывом ветра качнуло ветки рябины, и она мягко постучала в окно. Юрис чиркнул спичкой и посмотрел на часы: два. Он повернулся на другой бок. Хватит думать. Надо спать. Во всем большом доме царила глубокая тишина. Не поднялся бы ветер и не нагнал бы дождя. Как на удивление, уже вторую неделю стояла солнечная погода. Еще бы дней десять так, и сено будет убрано. Пускай это и очень неприятно, но со свинофермой в «Цаунитес» надо что-нибудь придумать. Завтра же, не медля. И Юрис сразу очнулся от дремы, усталость словно рукой сняло. У Цауне надо отобрать свиней, хоть свинарник и на ее дворе. Разумеется, он, Бейка, опять наживет врага, но что поделаешь, ведь женщина эта все равно настроена враждебно, работает спустя рукава, словно издеваясь. Сколько раз можно говорить? Она только плечами пожмет да стиснет тонкие губы: «Как умею, так и делаю…» А голос ледяной, и глаза ледяные. Почему? Потому, что сын ее, Теодор, пропал где-то за границей? Может быть, потому. А в глазах матери ведь не сам сынок виноват в своей судьбе, а советская власть, колхоз и ты, председатель… А в сущности — это трагедия, большая человеческая трагедия. Как вернуть желание жить матери, сердце которой не перестает обливаться кровью из-за сына? Алине можно упрекать, осуждать, но это так. Однако надо еще раз поговорить…