Марен повесил трубку.
Гулбис хмуро усмехнулся.
— И это по-ленински? Обманывать? На девяносто пять процентов…
Марен отшвырнул от себя отчеты и закричал:
— А что ты сказал бы на моем месте?
— Сказал бы, как есть.
— Чтобы через два дня прочесть в газете свое имя… среди отсталых… да? А потом еще на пленуме упреки выслушивать?
— Все равно прочтешь… днем раньше или позже. И на пленуме упреки выслушивать придется.
Марен снова стал сдержанным и официальным. Спрятав отчеты в ящик, он уже приказал:
— Завтра же весь райком выгнать в колхозы. Пускай сидят там, пока из борозды последнюю картофелину не выкопают! Мы с тобой тоже поедем.
— Поедем.
Гулбис, выйдя из комнаты, пожал плечами, глубоко вздохнул и закрыл за собой дверь.
В тот же день Ливия поздним вечером приехала из Таурене веселая и довольная.
Она направилась прямо в зал, где шла репетиция.
Как только Ливия открыла дверь, она услышала баритон Дижбаяра:
— Еще раз… еще раз! Назад! Что такое! У вас что, ноги спутаны?
У продавщицы из магазина — очень нервной и жеманной девицы — никак не получалась сцена, в которой она выходила со стаканами на подносе и при виде соперницы должна была вздрогнуть и громко закричать.
— Ну, потрудитесь вообразить, как вы повели бы себя в такой ситуации, — сказал Дижбаяр уже с раздражением. — Вы потрясены, вы реагируете жестом, мимикой, возгласом… не стойте, как лунатичка! Неужели вы никогда не видели, как человек вздрагивает?
— Да… а стаканы! — оправдывалась девица. — Ведь я разобью стаканы.
Дижбаяр раскрыл было рот, собираясь что-то сказать, но в это время к нему подошла Ливия.
— Может быть, ты прервешь репетицию? — спросила она. — Я должна кое-что рассказать тебе.
Дижбаяр повернулся к актерам.
— Перерыв на пять минут, — объявил он. — Ну, ну? Что же случилось, Ливия?
Они отошли в сторонку и уселись около окна.
— Могу тебе сообщить, — торжественно начала Ливия. — Бейке на бюро такого перцу задали… Встретила в парикмахерской жену начальника милиции. Она, конечно, заставила меня поклясться, что я никому ни слова об этом… ему такую баню задали… вышел оттуда тише воды ниже травы… чуть из партии не вылетел…
— Так, — сказал Дижбаяр. — Так, так…
— Вот хотела бы я знать, что они теперь скажут?.. Партийные, идейные… от своей же партии плевок в лицо получили! Так и надо! Интересно, что Лауре теперь про твой репертуар говорить будет? Я узнала, что она написала в нашу газету о работе Дома культуры… страшно раскритиковала, можешь себе представить! Но Залман пока не напечатал. И не напечатает… не беспокойся, — добавила она, видя, как Дижбаяр заерзал на стуле.
— Будет теперь покой, — сказал Дижбаяр. — Спасибо за хорошую новость, Ливия. Я быстренько закончу и приду. Свари кофе, кошечка.
Актеры снова собрались около сцены. Дижбаяр продолжал репетицию. Всех удивила внезапная перемена в настроении режиссера.
— Хорошо, хорошо, это пойдет, — похвалил он незадачливую продавщицу, когда та уже в который раз вышла на сцену, как деревянная. Девушка счастливо улыбнулась.
Дижбаяр вообще-то был человеком доброжелательным. Когда у самого на душе было хорошо, то ему хотелось, чтобы и другим было хорошо. Теперь он вел репетицию бегло, не придираясь и в таких местах, где еще не было сыгранности.
— На сегодня довольно, — сказал он отеческим тоном. — Переутомляться тоже ни к чему. До следующего раза выучите как следует текст. Чтобы все шло без запиночки…
Ливия вбежала в квартиру, быстро затопила плиту и поставила на нее кофейник. Затем вымыла руки, вышла в коридор и открыла дверь в библиотеку.
— Добрый вечер, товарищ Лауре, — подчеркнуто любезно поздоровалась Ливия.
— Добрый вечер, — ответила Инга, кинув короткий взгляд на дверь. Она стояла на стуле и рылась на верхних полках. За столом сидела Дзидра Вилкуп. — Садитесь, пожалуйста, — деловито сказала Инга, доставая какую-то тоненькую брошюрку.
— Благодарю, — откликнулась Ливия, с любопытством глядя на Ингу.
Инга проворно соскочила на пол со стопкой брошюр в руках.
По лицу ничего не видно. Улыбается и, уткнувшись прищуренными близорукими глазами в бумагу, записывает номера брошюр. На шее новая шелковая косынка горчичного цвета, с темно-зелеными полосами… ничего не скажешь — идет к коричневому платью и свежему цвету лица.
— Тебе больше ничего не надо? — спросила Инга Дзидру.
— На этот раз мне хватит о телятах, — ответила та.
— Не забудь — завтра вечером, — напомнила Инга.