Атис вошел в темные сени, нащупал дверь в свою комнату и тихо отворил ее. Снял туфли и опустился на кровать. На свадьбу возвращаться не хотелось. Оттуда теперь доносились веселый смех и настойчивые возгласы: «Горько! Горько! Горько!»
Атис в самом деле ощутил во рту горечь.
Одиннадцатая глава
В высоких вершинах елей и сосен завывает вьюга. Деревья трещат и стонут. В воздухе, вокруг темных ветвей, мельтешат облака белой пыли. Весь лес полон глухого тяжелого гула.
И в поле тоже бушуют снежные вихри. Метет уже второй день. Дорогу занесло снегом, лишь по ряду голой ольхи видно, где она.
Но в глубине леса пронзительно визжат электрические пилы, гулко стучат топоры. И монотонно гудит трактор. Вот медленно клонится, а затем, с треском ломая ветви других деревьев и вздымая тучи снега, падает старая ель.
На краю маленькой поляны в солнечной белизне темнеют длинные стволы. Неподалеку пылает костер, вокруг него хлопочут люди.
Юрис и Теодор стояли возле сваленной ели, ушанки их запорошены снегом.
— Какое могучее дерево, — сказал Юрис. — Прямо жаль.
Теодор смотрел на вздрагивающие после падения ветви, которые пахучей зеленой грудой покорно прижались к снегу. Затем оба перетащили пилу к новому дереву.
Когда они приготовились валить дерево, Теодор вдруг заговорил:
— Я хотел вас попросить, Юрис… не могли бы мы говорить друг другу «ты»? Конечно, если вы не возражаете…
Юрис, не ожидавший такого вопроса, посмотрел на своего напарника и удивленно ответил:
— Почему бы мне возражать? Разве не все равно?
— Нет, для меня не все равно, — перебил его Теодор. — Вам, может быть, трудно понять… но вы все на «ты», только я чувствую себя чужим… словно я здесь не свой.
— Ну, знаешь, это у тебя фантазия, — засмеялся Юрис, перейдя сразу на «ты». — Разве потому, что я говорю тебе «вы», ты не свой?
— Может быть, и фантазия, — Теодор смахнул рукой с шапки снег. — Наверное. Но…
— Ну так вот тебе моя рука, и будем считать, что мы выпили с тобой на брудершафт. Эх, чудак ты! — И Юрис, смеясь, толкнул Теодора в грудь.
Опять задзенькала пила, впиваясь в толстый, бурый ствол, и стройное дерево закачалось.
В лесу работали и женщины — Инга, Даце и Дзидра. Они помогали распиливать ветви и складывать их в кучи. Работа совсем не легкая, особенно когда на тебе столько теплой одежды. От резких движений, разумеется, стало жарко, и кое-что пришлось скинуть. Инга сбросила старое пальтишко и осталась в теплом лыжном костюме, под которым у нее был еще вязаный свитер. В самом деле, все укутались так, словно собрались в Антарктику.
Пламя костра поднималось все выше. Шипели и громко потрескивали пылающие ветки.
Даце и Дзидра готовили обед. В котле варился мясной суп. Даце еще подбросила туда очищенного картофеля и попробовала.
— Инга! Поди отдохни, хватит тебе возиться, — позвала ее Дзидра.
— Скоро будет обед? — крикнула в ответ Инга, выпрямилась и отогнала рукой дым, брошенный ей в лицо порывом ветра.
— Мясо уже мягкое, — громко отозвалась Дзидра.
— Страшно есть хочется! — вздохнула Инга.
Как хорошо здесь, кругом кипит работа, пахнет дымом и хвоей, высоко в воздухе завывает ветер. Хорошо, что ты собственными руками упорно и настойчиво борешься за свою цель. Каждое сваленное дерево — столб для новой электролинии. Далеко потянется эта линия, много надо таких столбов. Но Инга уже видит их. Видит маленькие белые чашечки изоляторов и тянущиеся от них провода, которые принесут Силмале то, о чем все так мечтают, — свет.
Но Инга видит не только свет электрических лампочек. Она видит ту жизнь, которую принесут эти провода людям, — легкую и радостную жизнь. Она знает, что для Силмалы это будет революцией. И ждет этой революции с волнением и нетерпением.
— Ты смотри за котлом, — говорит Даце Дзидре, — я пойду еще поработаю.
У Даце на голове вязаный платок — такого же цвета, как дым. Так показалось Атису, когда она прошла мимо него. Даце взглянула на Атиса и приветливо, по-дружески улыбнулась.
— Хорошо?! — сказала она и остановилась.
Даце, Даце, ты ли это? И вдруг Атиса осеняет: теперь или никогда! В жизни ничего никогда не бывает поздно.
И, порывисто схватив улыбающуюся девушку за рукав, Атис одним дыханием бормочет:
— Даце… погоди минутку… я должен тебе что-то сказать.
Даце все еще улыбается. Атис, глядя Даце в глаза, говорит не своим голосом: