— Еремеич! — выдохнул с отчаянием и обидой Буров. — Возмущаешься, что гудки вдруг перестанут давать. Традиция рабочего класса! А металла не жаль, денег наших не жаль. Вот где должна быть традиция рабочего класса. И если говорить об этом, так прямо, а не вилять…
— Да понимаю я! — огорчился Еремеич. — Понимаю. Только все ж таки… Горяч ты больно.
Такелажник Вавилов, не торопясь, натягивает рукавицы, насмешливо кивает в сторону Еремеича:
— Беспокойств пугается старик.
И поворачивается к Бурову:
— Поговорим сегодня, Алексеич! После смены цехком будет заседать. Откладывали, все тебя ждали.
— Будет буря — мы поспорим и помужествуем с ней! — басит Артем.
— Чего выдумал: буря… Кхе! — неловко улыбается Еремеич.
Через минуту в бойном отделении глухо, деловито заухали «шары», раскалывая неуклюжие скрапины. С дальнего конца в цех вторглась вереница думпкаров и остановилась. Тотчас, зазвенев, залязгав, дрогнули мостовые краны и начали загружать думпкары испепеленным шлаком.
Глядя, как грузный грейфер проворно взлетает под самую ферму моста, а потом, обнажая великаньи зубы, рухает вниз, Буров чувствовал, как понемногу свежеют его мысли и каждый мускул в теле полнится бодрящей силой.
— Будет буря — мы поспорим! — вслух произнес Буров и засмеялся, покачал головой. — Ишь ты! Парень!..
Когда над городом нависает ночь, и все так же шумно дышат трубы, исторгая в небо огрузнелые дымы, и все так же плывет по просторному заводскому двору крёхот и звон печей и машин, и все так же распахиваются двери проходных, впуская и выпуская людей, — чудится, что все еще живет день, а темное небо с точками звезд кажется лишь забавной причудой природы.
Буров вышел из проходной. Впереди у кинотеатра остановился трамвай. Те, кто вышел вместе с Буровым, побежали через площадь к остановке. Свет от фонарей обильно растекался на дороге. Люди бежали, а впереди бежали их тени, и казалось, что эти люди, проработав смену, ничуть не устали и придумали смешную игру — догонять свои тени.
Буров шагал размашисто, неторопливо. Обдавало свежестью, и он чувствовал себя как-то облегченно, весело. Хотелось поскорее прийти домой, увидеть сына, жену и рассказать о том, как прошел сегодня день…
Заседали долго и бурно. Начал Савранов. Близится конец декады. В общем-то цех работает неплохо, очень неплохо. Надо поговорить, изыскать резервы, чтобы еще лучше закончить декаду.
Буров попросил слово и вышел к столу. Сцепил за спиной пальцы, сказал:
— Буду говорить о «козлах»…
— Вопрос о «козлах» очень важный, — согласно сказал Савранов, — только к теме нашего разговора он не имеет никакого отношения. Что это: резерв или, наоборот, препятствие к выполнению плана? — Начальник цеха говорил ровно, убеждающе и, пожалуй, даже мягко и все смотрел, смотрел на Бурова, и глаза у него были нетерпеливые и сердитые.
Буров смешался и смолк. С задней скамьи молча поднялся Вавилов и боком стал пробираться к столу. И Буров, услышав рядом глуховатый настойчивый голос, вспомнил внезапно слова Артема: «Будет буря — мы поспорим», и ему показалось странным и постыдным, что душой болеет за дело, и люди понимают его, одобряют, а он смешался, все равно что сдался…
Говорил Вавилов, потом Артем Горячев, выступили и другие. Савранов сидел и слушал, изумленный и усталый. В заключительном слове пообещал:
— Хорошо, завтра иду к главному сталеплавильщику. Поговорю. Обязательно!
Уже выходя, Буров успел заметить косой неласковый взгляд из-под серых ресниц, нацеленный на него, и подумал: «Черта с два простит тебе Савранов!» Но эта мысль не встревожила его.
…На мосту через Урал Бурова догнал запыхавшийся Артем. Пошел рядом. Произнес, довольный:
— Вообще, здорово все получилось!
Молча постояли на мосту. Река отражала в себе множество огней и была похожа на звездное небо. Временами в воде метались багрово-тусклые блики, пробегали длинные странные тени, и тогда становилось ясным, что в воде отражены трубы комбината, выбрасывающие куски пламени и дымов.
— А я хотел поговорить с вами, Кузьма Алексеич, — сказал Артем, — с Нелюбовым история… Я по порядку… Человеку двадцать восемь лет, всего пять классов образования. В прошлом году уговорили записаться в школу рабочей молодежи. И вот беда: зиму занимался, а сейчас бросил. А тут бригадой ребята решили бороться за коммунистическое звание… Вы бы поговорили с парнем, Кузьма Алексеич.
— А вы что же, комсомолия?
— Говорили… Только уж и вы поговорите, товарищ Буров. Вас-то он послушает! — неожиданно поспешно и официально закончил Артем. Попрощался и свернул в улицу.