Лежала в полутемной прохладной комнате — ставни закрыты от солнца — и все казалось ей: душно, жарко.
Подошла к окну, толкнула створки. Глухо зазвенели стекла, а ставни не поддались. Толкнула сильнее — и горячий неспокойный ветер ударил в лицо. Ветер!.. Я люблю тебя, ветер!
Горячий, пыльный, с полынковым бодрящим запахом степи. Хороший ветер!..
И ночью лежала с открытыми глазами, и мимо окон одна за другой шли машины, свет от фар метался по стенам, по потолку.
Было очень поздно. А машины шли. Иван работал. Та смелая девушка работала. И тысячи других людей были там, в ночи. Вели машины, грузили лес, рыли землю.
Август нежданным зноем начал палить землю. Пробежишься в тапочках — ногам горячо, а босиком и не ступишь. Нурия то и дело бегала в нижний этаж, куда была проведена по трубам вода и, отвернув кран, долго пила теплую, мутную от железа воду.
— В этакую жару пить — только вред, — сказал как-то бригадир дядя Семен, — потом изольешься.
Ольга, та самая девушка с обгорелым носом, которой Иван вынимал занозу, смешливо скосила глаза:
— Привыкаешь?
— Привыкаю, — сказала Нурия и поспешно поджала дрогнувшую вдруг губу. Горела напеченная солнцем шея, усталь тяжело растекалась по рукам и ногам.
— А знаешь, Нюрка, все дело в привычке… Мамочка моя, — прижмурила глаза, улыбаясь, покачала головой, — как я привыкла!.. Профессия такая. А вообще ничего, подходящая. Отгрохаешь станцию — и в другие места. Это мне нравится — ездить. Вот подсчитывала, сколько лет понадобится, чтобы всю страну объездить, — вздохнула. — Много… лет двадцать.
— Ты серьезная, — сказала Нурия.
— Я-то? — рассмеялась, раскачиваясь всем телом. — Господи, какая же во мне серьезность!
Над дорогой чуть ли не до самого неба вздыбилось облако пыли. Из этого облака показался грузовик и покатил к дому.
Из кабины вышел шофер и закричал:
— А ну, девчонки, разгружай быстрей кирпич!
«Иван», — узнала Нурия.
— Не командуй! — сказала Ольга, сходя по лесам вниз. — Найди разнорабочих, здесь где-то сидели.
— Да некогда мне искать! Машина не должна стоять…
— Разве долго разгрузить, а, девочки? Ребята!.. — неожиданно для себя самой предложила Нурия, и ей показалось, что Ольга посмотрела на нее насмешливо.
К счастью, дядя Семен поддержал Нурию:
— Ладно, поднимайсь! Не будем задерживать парня.
Нурия стояла около грузовика и проворно подхватывала кирпичи, которые подбрасывала с кузова Ольга. Ольга бросала быстро, трудно было поспевать за ней. Пот со лба натекал на глаза, и Нурия даже руки не могла поднять, чтобы отереть лицо.
«Не зевай, не зевай, не зевай!» — говорила она себе и ловила кирпич и бросала, быстро полуоборачивалась — летел второй, третий, десятый… Ловкой казалась себе. И очень сильной: не уставала. Когда вдруг Ольга крикнула: «Все!», Нурия удивилась: так скоро?
Она сняла рукавицы, ударила ими одна о другую, выхлопывая кирпичную пыль.
Иван подошел — пальцы его крошили комочек затвердевшего раствора — и негромким, как будто охрипшим голосом сказал:
— Можно… я приду сегодня? К тебе. Можно?..
Нурия замотала головой — нет! Убежала, затерялась в гурьбе девчат.
Дома она торопливо умылась. Осторожно утирала загорелые щеки, шею и улыбалась. Потом вынула из комода сиреневую кофточку, самую любимую, встала перед зеркалом, примеривая. Внезапно спросила себя строго: «А куда ты собираешься?» И выжидающе сощурила глаза. Смутилась, в растерянности уронила на пол кофточку, зашептала:
— Никуда я не собираюсь… Просто выйду за ворота, посижу с Гарифом. Придет Иван… посидим втроем. А потом домой пойду. Некогда засиживаться: с утра на работу.
Она опустилась на стул, нагнувшись, подняла кофточку. Почувствовала, как устала. Решила полежать немножко. Легла на кровать, вытянула ноги. Ноги истомленно гудели… Глаза сами собой сомкнулись… Проснулась утром, когда резко затрезвонил будильник.
Весь день Нурия подавала кирпич и тихо напевала, потаенно радуясь чему-то безвестному.
К вечеру подошла Ольга, толкнула локтем.
— Иван уезжает. В армию.
— А мне-то что… Пусти, проеду, — спокойно — так ей показалось — сказала Нурия. Тачка с битым кирпичом закачалась, руки задрожали.
«Пусть едет, — думала Нурия, крепче сжимая ручки, стараясь вернуть равновесие тачке, — пусть едет. Пусть не будоражит… душу… Пусть…»
Тачка закачалась. Опрокинулась. С грохотом посыпался кирпич.
Нурия придвинула к себе пачку конвертов. Конверты эти с треугольной печатью каждую неделю приносил почтальон. Письма шли аккуратно. Нурия читала их и не отвечала. Письма стали приходить реже. Потом их не стало совсем.