И, правда, рой привился на первом же от жилья молодом деревце. Мне было так страшно на него даже смотреть, а вдруг они вновь все взлетят и… нападут на нас. Но рой, спокойно повис своей тёмной бородищей и только несколько пчёлок активно барражировали возле.
Я смотрела заворожено, с волнением и опаской думала, что же будет дальше? Михаил подготовил роевню, берестяной черпак, для себя сетку, разжёг дымарь, затопил уличную печку, поставил на плитку чайник, попросил меня заварить чай пахучей (блажницей) душицей. И всё это не спеша и даже не глядя на рой. И только это уверенное его спокойствие успокаивало и меня.
А дальше всё, как в хорошей сказке, или в цирке у фокусника – раз, два и нет роя – моему удивлению не было конца: Михаил взял ведро с водичкой, сорвал пучок травы, обмакнув в ведро, спокойно опрыскал рой. Затем окурил их из дымаря и как факир, подставил под бороду роевню – стряхнул эту страшную бородищу в роевню, поставил её в тень под то же деревце, оставив открытой.
Во мне всё дрожало и клокотало – я видела только его голые руки и кучу этих кусачих мелких тварей, и мне казалось, что пчёлы вот-вот накинутся все на него.
А он спокойно пошёл к другим ульям и начал снимать крышки, просматривать что-то внутри. В это время на дорожке показались пчеловодки, и они вместе продолжили осмотр нескольких ульев, а Арина Семёновна закрыла роевню и унесла её в прохладу. Я видела, как Михаил с Марией Игнатьевной осмотрели роевой улей, и всё это его мама делала, не надевая сетки, лишь голова её была покрыта белым ситцевым платком.
А потом за чаем со свежими ягодными пирожками и их пчеловодной беседой, я начала понимать, что водить пчёл – это серьёзная профессия и ей надо владеть в совершенстве, как и любой другой. Только тогда можно достичь успехов, как смогла это сделать Мария Игнатьевна в тяжёлое послевоенное время – и теперь уже в шестьдесят лет всё ещё продолжает работать.
За чаем мы решили сегодня идти в малинники. Михаил знал эти места и, что малины там теперь видимо-невидимо. Мария Игнатьевна рассказала, что Вера с девочками недалеко от села набрали тоже два ведра ягод и, что за ней приехал охранник из банка. Мне хотелось проводить Веру-то, поэтому мы и припозднились. Потом она хитровато посмотрела на нас, как-то по-своему подняла палец вверх, заключила: «Я знала, что на пасеке-то у нас опытный сторож и, как видите, не ошиблась». Через минуту снова погрозив пальцем, продолжила: «А что вы думаете, вот прослужите свой срок, выйдите на пенсию и будете пчеловодить. Михаил-то за пять лет, считай, дело-то не забыл». И глянув на меня, продолжила: «И ты, миленькая, научишься – дело-то не хитрое».
И снова в поход – в горы, в малиновые места. Гора Снегирёва и село Снегирёво и с каждого южного окна села видна эта гора. Бащелакский хребет, разделившись надвое, своими конечными вершинами заканчивал горы, а дальше уже – предгорья, вполне пригодные для хлебопашества.
Мы идём на вершину горы Снегирёва; потом нам предстояло покорить самую высокую гору – Россыпную с её знаменитыми каменными воротами и «Голым Шишом».
Пасека, своими глазами, тоже смотрела на юг, на лога нисходящие с основного хребта – это всё подсиверье наполнено цветами – медоносами, малинниками, черёмухой, калиной – да чего только не произрастает в этих горных Алтайских распадках.
Через полчаса мы уже были в молодых берёзовых рощах с иван-чаем и малинниками. Присели. Михаил одной рукой пригнул к моему лицу тяжёлую ветвь ягод, вместе с запахами цветов на меня пахнула малина. Гроздь зрелой ягоды – красно-бурой, пупырчатой-росной, необыкновенно вкусной в своей утренней свежести просилась – съешь меня. И мы вдоволь наслаждались этим вкусом. Поднявшись на вершину горы, я застыла в восторге от увиденного. В южной дали перед нами Шапкой Мономаха величаво встала гора Белуха, а справа и слева от себя в солнечном блеске её сёстры. Все они вместе щедро наполняют водой великую реку Алтая – Катунь.