А пока шло к закату наше тяжёлое пятое лето. Моя Натали уже не могла многое время проводить в коляске – уставала, её голова клонилась ко сну. У неё всё меньше проявлялся интерес ко всему окружающему, всё хуже и хуже был аппетит, лекарства действовали слабо, ей всё больше и больше хотелось быть в постели.
Мой уважаемый доктор осторожно направлял мои мысли к тому, что всё не вечно, что твоя жена совершила невероятный подвиг – в таком тяжёлом болезненном состоянии прожить пять лет, что в его сорокалетней практике – редкость.
Что-то подобное он говорил и Наталье. Она слушала его без внимания и надолго закрывала глаза.
Это случилось всё-таки неожиданно. Перед утром услышал хрипы и стон Натальи. Быстро приложил руку к её лбу, стал нащупывать пульс. Пульс еле прослушивался, тело покрылось испариной, хрипы вместо дыхания.
Тут же вызвал «Скорую». Фельдшер быстро сделала уколы, через некоторое время хрипы прекратились, стал прослушиваться пульс. На мой вопрос, что будем делать дальше? Она внимательно смотрела на меня, словно говоря:
– Вы лучше знаете, который уж раз приезжаю к Вам и всё обходилось, но сейчас совсем другое. Утром пораньше вызовите участкового врача – он решит о её госпитализации. Сами одни не оставайтесь, сейчас же вызовите свою помощницу и звоните своим, пусть едут к Вам.
Принятое мной успокоительное и уверенные действия и советы опытной, давно знакомой нам фельдшерицы, вернули меня в реальное состояние. Мой взгляд упёрся в светлеющее утреннее окно и передо мной встал тот ненавистный больничный сарай с витиеватой надписью на двери – «Вот и всё».
События разворачивались стремительно, хотя для меня всё остановилось, угасало всё, что хоть сколько-то ещё имело смысл, всё исчезало, уходило безвозвратно.
Участковый врач так же зафиксировал повторный инсульт и тяжёлую кому. Мне он сказал – крепись, что её организм ослаблен за пять лет болезни и надо быть готовым ко всему, хотя будем проводить курс лечения полностью.
Надежда Яковлевна всё это поняла по-своему: позвонила брату, чтоб готовил команду и все атрибуты на судный день. Сама принялась готовить последнюю одежду, составлять список необходимых действий и предстоящие расходы.
Правду говорят в народе: «Только помри – закопают».
Смерть Натальи наступила на второй день, когда казалось, намечается улучшение – появились глотательные движения, и приехавшая моя дочь пыталась поить её с ложечки водичкой, улучшился пульс. Я срочно поехал в аптеку за препаратами для капельниц.
И только отъехал за посёлок – звонок Светланы – сквозь всхлипывания роковые слова: «Мамы не стало».
Анатолий Николаевич достал из шкафа стандартную бумагу, позвонил в милицию, услышал: «Оформляй, завизируем после».
Препараты больше не потребовались.
Началась обычная похоронная канитель. Надежда Яковлевна с женой брата быстренько убрала покойную, положили в привезённую её братом домовину посреди комнаты с закрытыми зеркалами и затемнёнными окнами – начали приходить люди…
Вся эта бессонная, последняя ночь у гроба Натальи стала ночью всей пережитой нами совместной жизни. И не только той – молодой радужной, беспечной, а и той трудной, которая сопровождает нас военных всю службу.
Закавказье. Сколько раз я видел свою волевую, умную, молодую жену в расстроенном виде – не даёт Вано продукты в магазине, точнее даёт, но не берёт денег – просит встречи. На моё разъярённое состояние, она всячески умоляет меня не горячиться, не трогать его, иначе они все тут ополчатся против нас, и не нам их перевоспитывать. Бывали и слёзы – пристаёт прямо в трамвае, не выпускает на остановке. Ей бедняжке приходилось применять силу. Сколько раз она слёзно просила меня сменить место службы.
У меня в службе всё ладилось, даже получил квартиру в новом доме, напротив квартиры знаменитого футболиста Метревели. Только слишком велика, оказалось плата за неё. На мой рапорт для поступления в «Ленинградскую Академию Тыла и Транспорта» не получил даже ответа. Позднее узнал, что вместо меня уехал учиться сынок генерала – бездельник и пьяница. Это был нанесён мне первый рубец на моё многострадальное сердце.