Одно из писем он посвятил тому, что за три года службы привык к порядку во всём, что каждый предмет солдата, а потом курсанта должен иметь своё место и быть гладким, чистым и надраенным до блеска. И даже выразил опасение, что можно стать педантом во всём, успокаивает лишь то, что не плохо, если в голове тоже образуется какой ни на есть порядок.
А как он тепло в письмах отзывался о своём училище, что это райский уголок, где очень уютно, всегда чисто и спортивно. Особенно лестно отзывался о командирах, что они заботятся о нашей учёбе, питании, что в их столовой белые скатерти, столовые приборы, и очень вкусно готовят.
Ожидание письма, ожидание встречи, какое это прекрасное время… Жаль, что я не могу красиво выражать это чувство в стихах и прозе. А вот у Михаила получается.
Вот он пишет о посещении курсантами могилы Бонивура – молодые дубки стоят часовыми и кругом вся приморская природа поёт: «По долинам и по взгорьям…».
А как он описал тайгу в районе города Арсеньева. Я же читала книжку «Дерсу Узала», но не придала значения, что амурские тигры и тамошний лес, весь в маках, одного окраса с тиграми и, что пребывание в лесу настораживает – до жути.
А я ему пишу о своём школьном, что с классом ходила в горы, и была одета в спортивный костюм, за что меня пытались вызвать на партийное бюро школы (оказывается учителю не положено быть с учениками в штанах). Я сказала им, что когда примете меня в свою партию, тогда и разбирайте, хоть по косточкам.
За полугодие мой класс, где я классный руководитель, занял первое место в школе и нас поощрили поездкой в Новосибирск с посещением оперного театра.
-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.
И вот она долгожданная весна, а вместе с ней, как пишет Михаил, во все фиброчки души стучится хорошее настроение: «Сердцу хочется ласковой песни…» Да, что греха таить – хочется любви, любви настоящей, чистой, родной… Простите, что и я заговорила стихами.
Нет, теперь я готова серьёзно возразить Михаилу на то, что год пролетит для нас незаметно и быстро! Для меня год стал вечностью. Быстро – это когда человек любит, и сам любим, когда с тобой рядом эта любовь, и ты купаешься в счастье, когда тебя окружают твои настоящие друзья по жизни, по работе. У меня этого не было целый год. Я жила письмами и работой. С письмами я мечтала, в работе забывалась.
И, наконец, последнее письмо, письмо о встрече. Вера Николаевна, с которой мы сдружились, мне сообщила, что Михаил, как прибудет домой, так сразу же приедет к нам на лошадке в лёгком ходке и повезёт нас к себе в деревню, а мы там наберём ягод и побываем у мамы на пасеке. Если б ты, Наталья Александровна, только знала как там хорошо!
Мои тёти – Руфина Ивановна и Александра Ивановна знали о моём знакомстве с Михаилом и знали о нашей переписке. Руфина иногда получала письма от почтальона, когда я была на работе и, конечно же, видела адрес, но разговора о письмах и о нём, между нами не было. А когда начался мой летний отпуск, я снова стала ходить к Вере, и с ней мы говорили больше о нём, и мне было очень приятно слушать, каким он был в детстве, как трудно было во время войны. А потом она показала мне его четыре золочёных похвальных грамоты, за каждый год его учёбы. У меня вместе с восхищением к его способностям прошёл внутренний холодок зависти – вспомнилось всё то, от чего до сих пор сжимается сердце и тело, в висках стучит. Вера заметила во мне перемену, дала попить воды и долго вопросительно смотрела на меня своими открытыми глазами. Я не могла отмолчаться: «Если бы я в детдоме получила такую одну грамоту – меня в первую же ночь съели бы, то есть проучили – поставили на место». А когда успокоилась, коротко объяснила, что в их детдоме царил тюремный дух – не высовываться, быть ниже травы, тише воды, иначе тебя ожидают побои, унижения и оскорбления. Там всегда одна группа пацанов верховодила над всеми остальными и всё это заставляло нас всегда быть на стороже и как-то приспосабливаться, ой, как часто детское сердечко трепетало, пыталось сопротивляться, но тщетно… тщетно… Тамошняя жизнь шла своим чередом, делая из всех нас особую касту людей. Затем несколько подумав, она тихонько добавила: «Я очень независима и своенравна, к людям критична, может, даже слишком разборчива и недоверчива – это в меня за восемь лет детдома въелось и осталось, по-видимому, на всю жизнь. Не знаю почему, но Михаилу я полностью доверяю. Вернее, знаю почему – он честен, непосредственен, он не испорчен, он просто хороший человек. А я буду, как говорят в школе, - исправляться…».