Михаил, словно читая мой вопрос, объяснил, что эта старая громада, пожалуй, ещё от прадеда, оно охраняет пасеку от полуденного солнца, а в зиму от снега, который по всему саду ложится равномерно.
Под вечер я удивлялась огородными грядками, которые мы поливали, нося воду из ручья, протекающего рядом. Абсолютно все культуры унавожены и как результат – выросло всё, как говорят здесь, в оглоблю. Особенно меня поразила капуста – кочаны по пуду – аж неподъёмные. Такого в райцентре я ни у кого не видела.
Вечером за ужином Мария Игнатьевна угостила всех медовухой собственного изготовления. Я слышала, да и пробовала обычное пиво, которое готовят в сёлах из хмеля и сахара. А это – медовушка, разъяснила Вера, из дрожжевой булки с хмелем и мёдом. У Михаила с лица, при этом, не сходила улыбка и, он добавил, что ты, Вера, забыла сказать – пить её надо сразу по всему стакану. При этом он взял мой полный стакан, продолжая загадочно улыбаться, и отлил половину в разливную кружку.
Через 10 минут я уже бойко рассказывала, как живёт татарская семья, у которых жила на квартире в Алма-Ате, мне хотелось говорить по-татарски и начала посматривать на большую кружку с медовухой. Михаил осторожно взял меня за плечи, сказав, что нам нужен вечерний моцион и осторожно придерживая, повёл меня на свежий воздух, там помочив лицо из рукомойника прохладной водой, я стала твёрже стоять на ногах и, пожалуй, правильно мыслить – и это всего-то несколько глотков. Потом я узнала, что этот напиток сделан ещё весной и стоял всё время под полом в прохладе и по действию ни сколько не уступает коньяку.
Прогуливаясь по оградке, в открытые двери мне хорошо был слышен разговор Веры с мамой, где Мария Игнатьевна спрашивала, а, как и где стелить Наталье Александровне, на что Вера, даже с упрёком высказала, что они же не молоденькие, мама, они давно решили пожениться и спят пусть вместе. Я тебе полдня твержу, что они пусть неделю поживут у тебя на пасеке, а потом в Барнауле сходят в ЗАГС – и на всю жизнь. На что мать, удивлённо всплеснув руками, высказалась по-своему: «Тошно мнеченьки, без всякого-то благословения».
– Да ладно уж, мама - как придут, я их поставлю рядком, а ты возьми иконку, да и благослови, и душу свою перед Господом успокоишь…
Впервые после студенческих лет мне не хотелось вставать с постели, не хотелось двигаться, поднять руки и даже думать. Я бы назвала это состояние счастливой ленью после полноводного безумного счастья. Я забыла, что не дома, что мы идём сегодня в медовое царство, царство цветов и ягод, что нас ожидает горный воздух, звенящая тишина и горы – загадочные, открывающие необозримые просторы красот Алтая.
Михаил, как и в первую встречу, очень внимателен ко мне, угадывает каждый мой жест, взгляд, желание. Я всегда чувствую на себе его добрый проницательный взгляд. От того, что он физически крепок, здоров и неиссякаем – мне так с ним уютно и надёжно. Я стараюсь изо всех сил ответить ему взаимностью.
По дороге на пасеку Михаил показывал мне теперь уже реально те места, где прошли его детские и юношеские годы, всё то, что закаляло его, делало крепким, сильным и смелым. Про что сам же он говорил очень скромно. Для него всё окружающее теперь нас – родное обычное. И это своё близкое ему, он хотел передать мне, вселить в меня, сроднить с его сущностью.
Пасека явилась нам неожиданно. В образовавшейся из горных выступов долине, защищённой от западных и северных ветров, полукружными рядами стояли разноцветные ульи. Над одним из них склонившись Мария Игнатьевна с помощницей Ариной, делали свою работу. Из некрутого косогора, поодаль от ульев, одним окном выглядывало на нас аккуратное строение – омшаник со сторожкой. Мы остановились. Михаил вынул из брючного кармана носовой платок, быстро завязал его по уголкам и получившуюся шапочку надел мне на голову, свисающие локоны волос, аккуратно убрав под блузку, пояснил при этом, что пчёлы очень не любят волосатых, и что здесь их так много, где-то примерно 4 миллиона – у любого человека дух захватит.