Для того, чтобы стать генералом, нужно для начала получить лейтенантские погоны.
Для того, чтобы стать Вором - нужно стремиться.
Ни для кого из сообщества шансов стать Вором уже не было: они "неправильно начали жизнь", то есть для облегчения своей участи согласились сотрудничать со следствием и давали чистосердечные признательные показания.
Я - всё отрицал.
Вайтюк - тоже.
Поэтому, мы с Вайтюком "отрицалы", а остальные - мужики.
Это в лучшем случае - "мужики". До мужика еще дорасти надо. Заслужить. Лука - не "мужик", а всего лишь "не пидор".
Пока - не пидор.
Пока.
Пока, в Три Пять - Лука не пидор, а там жизнь сама всех по мастям растасует.
Вайтюк - пацан по жизни - позволил Луке кушать за общим.
- На хрена, Юр? - тихонько, чтобы никто не слышал, шепнул я ему при случае, имея ввиду, что не место Луке среди мужиков.
Вайтюк посмотрел на меня, подумал немного, понял, что имеет смысл пояснить свои действия для "стремящегося" и ответил:
- Пидорасов и на зоне хватает. Нечего их не тюрьме плодить. Поднимется на зону - Люди определят ему масть и укажут место.
Единственный арестант в хате, который остро невзлюбил Луку был Брол - приревновал его к перловке.
До Луки Брол доедал за всей хатой перловку и сечку, а тут на хату из голодных краёв поднялся Лука и без спроса вступил в долю. Луку и Брола развели на том, что одна сторона общака будет отдавать перловку Бролу, а другая сторона - Луке. Через месяц Лука начал догонять Брола по объему живота и пухлости щёчек.
- Лука, ты в шахматы катаешь? - зазывал я его от скуки.
- В шахматы играешь, в шахматы играешь, - отзывался Лука, - Всё тебе надо знать. На хрен мне сдались твои шахматы? Сидите вы тут с Алмазом, херней маетесь.
- А чем же нам заниматься, Лука?
- Чем заниматься, чем заниматься. Всё тебе надо знать, чем заниматься. Жрать надо больше. Силы копить. Вот чем заниматься, чем заниматься.
Боря.
Девятнадцать лет. Белокурый смазливый деревенский мордвинёнок.
Изнасиловал и убил односельчанку, к которой воспылал похотью, не постыдившись семидесятитрехлетнего возраста потерпевшей. Убил обыкновенным молотком Экспертиза насчитала пятьдесят один удар.
Мужик Павлецов ударил всего один раз.
Мужик Алмаз тоже всего раз ударил своего квартиранта ножом.
Мужик Альфред и вовсе не бил, а только кинул пепельницу в голову терпиле.
Какой ничтожной мразью надо быть и что при этом чувствовать, чтобы пятьдесят один раз ударить старуху молотком?
Я уж не спрашиваю о том, какой мразью надо быть, чтобы так надругаться над старой женщиной на закате ее жизни?
Узнав о "делюге" нашего Бори, я тихо, чтобы никто из мужиков нас не услышал, попросил Вайтюка:
- Юрок, Луку я тебе отдал. Так и быть. Отдай мне Борю.
- Добро, - согласился Юрок, подумав самую малость.
Мудро поступил пацан Вайтюк - ни к чему правильным пацанам спорить из-за мразей.
Выждав время, когда никто в хате не спал и не смог бы впоследствии отговориться незнанием, я сел за общак и обратился к сообществу:
- Братва, мне впадлу сидеть за одним общаком с Борей. Надо что-то решать. Прошу нас развести.
Вайтюк ничего не сказал. Он просто встал со своей шконки и молча сел рядом со мной. Теперь мы как бы вдвоем обращались к сообществу и я говорил не только от себя, но и от его имени тоже.
Пацан и стремящийся обращались к мужикам.
От мужиков требовалось одобрение, иначе, тюрьма бы не поняла ни меня, ни Юру.
Мужики, у каждого из которых на душе висел "свой" труп, были поставлены мной перед выбором: либо "не надо качать лодку, мы все тут равны", либо "мы - люди, а люди не равны скотам".
Если я переоценил своё влияние на хату, то впоследствии мне этот эпизод припомнят и предъявят:
- Ты, дружок, задвинул лишнего. Ты - возвысился.
Никто на тюрьме не имеет право возвыситься.
Слово пацана закон не потому, что он пацан, а потому, что готов отвечать за свои слова и не раз, не десять доказывал это, страдая от администрации.
Следом за Вайтюком с другого бока ко мне подсел Камиль, обнял меня одной рукой и улыбнулся такой искренней и лучезарной улыбкой, что стало понятно - он придушит любого, кто вступится за Борю.
Сообщество смотрело на меня.
- Я отдаю свой голос Андрею, - сказал Альфред, - ему виднее, что и как.
- Я не только голос, но и свою кружку браги ему отдам, - оскалился со своей шконки Алмаз и разрядил обстановку: всё-таки человек отдавал последнее и самое дорогое, что у него было.