Это был бы минимум из того, что я чувствовал сейчас на очной ставке.
Не придумано еще таких пыток, которым я хотел бы подвергнуть подлеца Балмина. Каленое железо, дыба, срывание кожи - казались мне щекоткой рядом с той болью, которую причинил мне этот недочеловек и я хотел ответить ему равной болью.
С большим удовольствием я бы взял Балмина за загривок и макнул его умное, интеллигентное лицо в огроменную кучу тёплого говна.
Меньше всего я испытывал неприязни к мусорам. Можно сказать, что почти никакой. Ни пытать, ни мучить их мне не хотелось совершенно, но я бы с большим удовольствием снял со стены портрет Дзержинского и этим бы Дзержинским Букину и Ладаеву двинул по башке, чтоб рамка на ушах болталась!
Первушкина закончила свое отрепетированное пение и на ее место дубаки ввели Юршеву - такую же шалаву из соседней хаты, только с аппетитными ляжками. Эта шваль не пела так складно, как Первушкина, а мычала что-то невнятное, но на вопросы отвечала точно, не сбивалась:
- Вы узнаете этого человека?
- Узнаю.
- Это он избил подростков?
- Он.
- По каким приметам вы его опознали?
- Высокий, худощавый, загорелый, с выгоревшими волосами.
Третьей была Коранова - молодая мамочка, не взятая под стражу по малолетству детеныша. На рожу она была такой же шалавой как и ее взятые под стражу подруги, только одета не в домашнее трико, а так, как выходят на улицу: всё-таки не под конвоем пришла, а на своих ногах из дома. Разумеется, она тоже меня опознала по приметам "высокий, худощавый, загорелый, с выгоревшими волосами" и ошибиться или перепутать меня с кем-либо не могла.
На Корановой я сломался и сник. Мне больше не хотелось никого рвать на части - на сильные эмоции и страстные желания не осталось сил.
Шесть показаний против моих.
Результаты экспертиз с тяжкими телесными повреждениями у потерпевших.
Читайте УК - там всё написано: "до восьми лет".
Если по половинке, то четыре.
Это при одном потерпевшем - четыре, а у меня их три. По четыре за каждого - двенадцать. Методом частичного поглощения наказания и руководствуясь принципом гуманности - те же самые восемь. Допустим, суд учтет мое героическое прошлое и ратные подвиги во имя Советской Родины, но больше двух лет он не скинет.
Итого - шесть.
Шесть лет - на такой срок мне нужно настраиваться.
Шесть лет лишения свободы, выхваченные на ровном месте в день своего возвращения с войны.
Два года я в сладких снах видел этот день, но не таким я его видел и не так представлял.
- Увести, - Балмин выглядел удовлетворенным проделанной работой и разрешил снять с меня наручники.
В хату я вернулся, сделав в уме точный математический расчет. Шесть лет - это семьдесят два месяца. Отсижено два, остается семьдесят. Отслужено мной двадцать шесть месяцев срочной службы из которых двадцать - в Афганистане. Три с половиной Афгана - и я дома. Забрался к себе на "пальму", на второй ярус, свесил ноги и "улетел".
Никого сейчас я не видел возле себя.
Меня не было в хате - я был в полку, возле палаток второго батальона.
На мне была самая фасонная в роте панама со вставками в полях, козырный кожаный ремень, линялое хэбэ с зелеными полевыми эмблемками в петлицах и красными лычками на погонах. Под ногами чавкала мягкая, глубокая афганская пыль. Вечерний ветер стаскивал с горной гряды прохладный воздух нам под ноги.
Передо мной стояли мои командиры - старший лейтенант Бобыльков, мой друг капитан Скубиев и майор Баценков. Я не "строил" их и не испытывал такого желания - "строить".
Я ждал от них ответа.
Ждал молча.
Они тоже молчали.
Смотрели на меня - и молчали. Мои командиры - молчат и не отвечают мне!
- За что, товарищи офицеры? - спрашивал я их, не разжимая губ.
- Товарищи офицеры, за что? - добивался я ответа от моих командиров.
Мне очень хотелось знать, за что мои командиры так обошлись со мной.
Не надо мне доказывать, что Балмин и Букин - из другого теста. Балмин и Букин точно такие же офицеры, даже выше званием - подполковники. Подполковниками в нашем полку было командование полка - комполка Дружинин, замполит Плехов, начальник штаба Сафронов. Зампотыла и зампотеха я не беру - эти подполковники меня никак по службе не касались. "Подполковник" - это для меня была такая высота, о которой мне и думать-то не полагалось.
Недоступная высота.
Не представляю себе ситуацию, при которой бы я, сержант, мог напрямую обратиться к командиру полка или любому его заместителю:
- Товарищ подполковник, разрешите обратиться?
Не с чем мне, сержанту, обращаться к целому подполковнику. Слишком малозначительные у меня проблемы на фоне полковых задач. Все мои проблемы может решить старшина роты, не выходя из каптерки.