- Ну что, младший сержант, - усмехнулся мне Старый Капитан, - понял теперь кому ты нужен в Союзе?
Старый Капитан называл меня не моим воинским званием, но я пропустил это:
- Никак нет, товарищ капитан-генерал, - ответил я ему, - Не понял.
Я и в самом деле не понимал: "кому я нужен в Союзе?". До дембеля мне казалось, что я нужен всем - маме, друзьям, любимой девушке, государству, правительству, народу, а оказалось, что я не нужен никому: никто не заступился за меня и не запретил такую несправедливость.
- Это потому, что ты болван, Сэмэн, - у Старого Капитана сделалось лицо моего друга, капитана Скубиева, - Был бы ты умный, товарищ сержант, ты бы уже давно всё понял.
- Разрешите пояснение, товарищ майор? - я обратился к Скубиеву в генеральском мундире Старого Капитана тем званием, в каком его оставил в Афгане.
Мой друг, капитан Скубиев не стал напускать туману, а пояснил всё с военной чёткостью:
- В тот самый день, когда вы, товарищ сержант, сдали в военкомате свой паспорт гражданина СССР и получили вместо него военный билет, вы вошли в Систему из которой нет выхода ни для солдат, ни для офицеров. Офицеры служат Системе двадцать пять лет, после чего Система их отправляет в запас. Солдаты служат до шестидесяти лет, после чего Система отправляет их на пенсию. Но и на пенсии, и в запасе солдаты и офицеры остаются частью Системы. Вопросы?
- А можно выйти из Системы раньше?
- Так точно, можно. Через расстрельный коридор.
33. Суд
Через неделю дело было окончено и мне по закону полагалось ознакомиться с ним вместе с моим адвокатом.
- Шесть лет, - сказал я ей, полистав дело.
- Пять с половиной, - блеснула она очками в ответ.
Начался суд.
Утром в день суда на смене дежурства и пересчете заключенных меня предупредили, чтобы я готовился в город. Я оделся в чистое, чифирнул для ясности ума с пацанами и полдевятого меня вывели из хаты.
Всех сидельцев, кого сегодня дёргали на суд или допрос, собирали в локалке перед вахтой, выкликивали фамилии, дожидались отзыва именем отчеством, и, удостоверившись, что вывели кого надо, делали отметку в списке:
- Понимаскин? - вопрошал дубак.
- Артём Степанович, - отзывался Понимаскин и дубак чиркал галочку.
- Филатов?
- Сергей Николаевич.
- Сёмин?
- Андрей Борисович.
- О! - дубак отвлекся от списка и глянул на меня, - Тебя на суд?
- Ага. На Страшный.
- Желаю удачи.
- И тебе не хворать.
В локалку собрали человек двадцать: кого на суд, кого на допрос. Всё-таки в городе четыре суда, пять прокуратур, три РОВД. Если учесть, что почти каждый проходил по делу не один, а с подельниками, то, можно сказать, двадцать человек - это негусто, вряд ли больше восьми уголовных дел на двенадцать казённых домов.
Собирали без разбору мастей, статей и режимов, всех чохом - малолетки, пионеры, строгачи. Малолеток можно было опознать не только по соплям до пупа, но и по притихшему виду. Привыкшие в своем детском саду, выпендриваясь друг перед другом, безнаказанно кричать с решки оскорбления дубакам, они оказались за пределами своих хат не в узком кругу таких же малолетних обезбашенных идиотиков, а среди взрослых зыков и еще не знали как себя следует вести, чтобы не выхватить в репу, а потому старались вести себя тихо и неприметно.
А дубаки - вот они, в метре от тебя, с дубинками на поясе. Скажешь рогатое слово - тут же выхватишь промеж ушей больно.
На то, чтобы глупости про дубаков орать на всю тюрьму не только с решки, а высказать сотруднику администрации прямо в лицо всё, что накипело на душе, всё то, о чем вчера без страха наказания орал из камеры, у малолеток не хватало характера.
Допризывники, променявшие армию на тюрьму.
Сопливая, трусливая, глупая и жестокая сволота.
Строгачей можно было узнать по прямым осанкам и тому выражению лиц, какое можно подсмотреть, наблюдая за очередью к зубному врачу: "да, народу много, очередь длинная, процедура долгая, неприятная, возможно, сделают больно, но надо перетерпеть, куда ж деваться, не ходить же всю жизнь с больным зубом?". Раньше их уже судили, многих - не по одному разу, никакого "мрака неизвестности" для них не было, процедура была проста и понятна, скучна и неинтересна: чай, не на свадьбу позвали, а на суд везут.
Свадьба - не свадьба, а крестины - точно.