- Есть, - тусклым голосом отрепетировал я команду.
- За оскорбление в адрес прокурора я удаляю вас из зала. Дальнейшее рассмотрение дела будет проходить без вашего участия.
Конвой тоже встал и отпер передо мной дверцу барьерчика, которую я и без их предупредительности легко мог открыть - она была закрыта на простой шпингалет.
Меня вывели в коридор суда и повели вниз, в боксы.
- Зря ты на прокурора понёс, - не одобрил меня конвоир.
- Страннова не та судья, которая позволит, - поставил меня в курс второй.
- Да ладно, мужики, - махнул я рукой.
Я и сам знал, что зря.
Макака-прокурорша тут ни причем - не она мне шила дело. Ей это дело всучили, сказали запросить максимум и направили в процесс. У макаки такая работа - по судам отлётывать, как дух по каптёрке.
Конвой завел меня в бокс и запер за мной дверь. В боксе я застал того малолетку, с которым нас запирали утром - его суд должен был начаться после обеда. Всё ещё в горячкАх от судебных впечатлений и эмоций, я закурил. От делать нечего спросил пацанчика:
- Сколько тебе лет?
- Четырнадцать.
Я посмотрел на соседа внимательней.
Мелкий. На четырнадцать не тянет. Лет двенадцать с виду.
Держит себя скромно, но не подобострастно. Уверенно себя держит. Утром во дворе тюрьмы перед погрузкой в автозак не орал и не ржал, показывая какой он герой и как он тут никого не боится. Значит, он и в самом деле никого не боится, потому и может себя позволить держаться независимо и не подражать идиотам, фальшиво хихикая и натянуто шутя.
- Статья? - спросил я у мелкого.
Мой юный сосед глянул на меня и махнул рукой мне, как я пять минут махнул рукой конвою:
- Да, там букет. В основном, сто сорок четвертая и восемьдесят девятая.
"Кража личного имущества и кража социалистической собственности", - за время сидения внутри тюрьмы, я научился разбираться в статьях как заправский юрист, - "За кражу личного, по малолетству, суд может ограничиться условным, а вот за кражу соцсобственности будет сложнее съехать".
За четыре месяца заключения у меня было время почитать Уголовный кодекс и, глядя на сидельцев моей и других хат, ознакомиться на практике с его применением. С шестнадцати до восемнадцати лет под стражу берут за что-то очень серьезное: разбой, изнасилование, убийство. За кражонку ни один следак малолетку закрывать не будет и ни один прокурор не утвердит такой арест. С четырнадцати лет уголовная ответственность наступает только за очень тяжкие преступления. За кражу начинают привлекать с шестнадцати. Как мой случайный сосед по боксу в свои четырнадцать умудрился оказаться под стражей - было удивительно и непостижимо.
"Не иначе, Госбанк облегчил", - раздумывал я, глядя на щуплого малолетку.
- Может, условно дадут? - решил я обнадежить его.
- Было, - отверг пацан такой вариант.
- Тогда, может, с отсрочкой дадут? Тебе всего четырнадцать: не должны посадить!
- И с отсрочкой было. Меня уже шестой раз судят.
"Шестой раз!", - у меня глаза полезли из орбит.
- Меня в одиннадцать первый раз поймали, - уточнил сосед.
Мои собственные "заслуги" резко приобрели характер случайного недоразумения: в мои двадцать лет, меня судили впервые, тогда как - вот он, пример, перед глазами! - другие в четырнадцать умудряются в шестой раз постоять там, где "встать, суд идёт".
- Хм, ты извини, конечно, - пацанчик заинтересовал меня сильнее, захотелось подробностей, - ты в Воры в Законе стремишься или просто воровать не умеешь?
- В каком смысле?
- В том смысле, что если у тебя не лезет воровать, если тебя шестой раз сюда привозят, иди гусей паси: воровать - не твоё.
- А жить на что?
- Тебе на жизнь нужно так много денег?
- Денег много ненужно, но нужно на что-то питаться.
- У тебя родители есть?
- Есть. Оба пьют.
- Давно?
- Давно.
- Тебя совсем не кормят?
- Я дома не появляюсь совсем. Там почти всегда компания.
- А живешь ты где?
- Когда как.
- Можно же в интернат устроиться. Нельзя, чтобы при Советской Власти были беспризорные дети!
- Меня устраивали. Я сбежал.
- Плохо кормят?
- Кормят нормально. Порядки там не те.
- Воспитывают?
- Насилуют.
- Воспитатели?
- Старшие ученики младших. Без разбору - мальчик, девочка. Противно.
- На что же ты живешь?
- Ворую.
Я посмотрел на соседа другими глазами. Его недоразвитое детское тельце и юный возраст не обманывали меня, как верно обманывали следаков и судей предыдущие пять раз. В одном боксе со мной сидел мужчина. Физически слабый, с недоразвитым скелетом и мускулатурой, но - мужчина. Никакой инфантильностью, никакими "соплями до пупа" тут не пахло - мужчина был самостоятельный, с трезвыми взглядами на жизнь. Такому не было надобности выдавливать из себя веселье, натужно ржать и рисоваться перед ровесниками, как рисовались-красовались те четыре дебила перед погрузкой в автозак пока их основной не получил по соплям от конвоя.