- Командуйте спокойно, тащ лейтенант, - успокоил я летёху. - Пехота вас поддержит. Если какие вопросы - обращайтесь к нашему призыву.
Когда я говорю "коллектив", "бараны" - это не означает, что я "пастух" или я "вне коллектива". Я точно такой же баран, как и остальные. Ни рогами не круче, ни шерстью не богаче. У меня тоже нет своей башки на плечах, как нет ее ни у кого в полку. У кого есть голова на плечах и он хочет ее сохранить - тот плюет Родине прямо в лицо и не идет служить в армию.
Я не рассуждаю про себя: "я сказал", "я решил", "я сделал", но - "пацаны говорят", "наш призыв решил", "мы сделали".
Не я.
Не лично.
Пацаны, призыв, мы.
Но не я.
Я - один из. Не единоличник, не индивид.
Полтора года прожив внутри мужского коллектива и будучи частицей этого коллектива, я так и не понял что такое коллектив и по каким законам он движется и как развиваются отношения внутри него. Да что я? Я - сержант и мой номер шестнадцатый. Готов спорить на что угодно: ни один командир с числом подчиненных больше четырех человек не может поручиться, что именно выкинет вверенный ему коллектив через полчаса!
Муравьи, не оглядываясь друг на друга, строят муравейник и набивают его жратвой.
Пчелы без слов таскают мед в свой улей.
Каждая клетка коллектива на своем месте согласованно работает на общее дело.
Люди, складываясь в коллектив, образуют новый тонкий, чуткий и непредсказуемый организм.
Пацанам про Хизаря я сказал только то, что сказал: попросил не выполнять его команды и выдвинул на его место лейтенанта Рочкована. Гнобить Хизаря я не призывал. Даже наоборот, подчеркнул, что Миша - дембель и его срок службы нужно уважать.
Никто ни с кем ни о чём не сговаривался. Просто Хизарь надоел всем, надоел давно, надоел сильно, до неприятия. Его не стали бить. Его не стали гнобить. Его стали игнорировать. Все тридцать человек.
Просыпается Хизарь по подъему. Здоровается с нами. Ему никто не отвечает. Все, кроме уборщика, выходят из землянки.
Время завтрака. Первыми кушают старослужащие пехоты. Последним из нас, как всегда, заходит Хизарь, садится за стол на свое место. Девять человек кидают ложки, молча выходят из землянки-столовой.
Стоят трое, разговаривают, курят. Подходит Хизарь, хочет вступить в разговор:
- А вот у нас в учебке случай был...
Трое куривших молча расходятся в разные стороны и находят себе дела.
В обед Хизарь снова пытается сесть за один стол с дедами. Наш призыв снова кидает ложки на стол и выходит из-за стола. Мы поедим позже, после минометчиков и после младшего призыва.
На ужин Хизарь идет с младшим призывом, но и черпаки не желают сидеть с ним за одним столом.
Пацаны вечером собрались на танке, чтобы перед сном выпить по кружечке браги и пыхнуть чарсу. Достали из башни термос, откинули крышку. Подходит Хизарь.
Пацаны соскакивают с танка и идут на БТР или в землянку, оставляя Хизарю термос, брагу, кружку и целый железный танк впридачу.
Когда Хизарь в землянке, все выходят на воздух. В землянку возвращаются только спать.
Смотреть на это было страшно.
Человек находится среди людей, но не с ними. Сам по себе. Одинокий волк на льдине.
"Отвернулся коллектив" - это страшнее, чем когда тебя бьют всем коллективом.
Не с кем поговорить, некому рассказать, некого послушать, некому оставить покурить, не с кем пыхнуть.
С тобой никто не разговаривает.
Тебя никто ни о чем не просит.
Тебя - нет.
Тебя не гнобят, тебя не гонят, но тебя нет.
Ни для кого.
Ни для кого из тех, кого ты видишь возле себя, тебя нет.
Люди смотрят сквозь тебя.
День за днем люди ведут себя так, будто тебя не существует.
На дальней глухой афганской позиции, где пять обитаемых континентов планеты Земля и пять миллиардов Человечества для тебя представлены тремя десятками насквозь изученных и надоевших рож - тебе не с кем перекинуться словом!
Это действительно страшно: ты остался вне Человечества.
Стал ближе к зверям, нежели к людям
Хизарь попробовал подсунуться со своими разговорами к Рочковану, но скорее напугал летёху, только что с нашей помощью избавленного от деспотизма кавказца.
Хизарь выкинул фортель.
Он попросил Мифтахова перевести его на КП роты дежурным. Ни один нормальный старослужащий не мечтает служить на КП, где кроме ротного обретается замполит.