- школа;
- единственное место работы с трудовым стажем меньше года;
- Вооруженные Силы.
А тут - целых двадцать семь лет. Считай, взрослый мужик. В двадцать семь лет люди уже батальоном командуют, майорские звезды носят. Срочную службу пацан служил в морской пехоте и за это был признан равным и достойным. Мы пригласили его коротать духоту дневных перегонов в нашем проветриваемом и совсем нежарком купе.
За окном много часов тянулась пустыня, в которой не было ничего интересного. Уж чего, чего, а пустынь и гор мы насмотрелись за два года. Таращиться в окошко было пустым днлом и мы предались увлекательнейшему для дембелей занятию - разговорам про "кто где служил" и "кто чем будет заниматься на гражданке".
Не понимаю я "дембельских поездов", когда дембеля ужираются в слюни и выходят на станции назначения все помятые и в облёванных парадках. Да разве мы для того служим Родине, чтобы радость возвращения домой поменять на пьяный угар?
Мы, все четыре дембеля, по минуточке, как коктейль через соломинку, смаковали мирный СССР. Нам отлично было известно, что мы проезжаем не по афганской, а по советской пустыне, где из-за бархана не появится ни один душман с гранатометом и не сделает выстрел по поезду, и что сама пустыня не заминирована ни в одном месте. Виданное ли дело, чтобы пустыня - и без мин?! Ни растяжечки поперек тропы, ни фугасика посреди дороги. Обыкновенная, не заминированная пустыня без басмоты. Ходи - не хочу! Без страха и опаски.
Нам это очень нравилось.
Потому и разговоры мы вели спокойные, размеренные. Не пропускали коротких остановок и закупались на них рыбой, клубникой, абрикосами, лепешками и прочими вкусностями. Мы два года не видели творога и простокваши - ох, как это вкусно! Абрикосами нас не удивить, а вот клубника с молоком - исключительно хорошо пошла.
Какая водка?
Мы хмелели от свободы!
Нам сносило крышу отсутствие команд и построений!
Мы нажраться не могли!
Обыкновенные, повседневные гражданские продукты - рыба, ягоды, фрукты, выпечка - одним видом своим вызывали слюноотделение после двух лет на консервах. На сытый желудок тянет пофилософствовать и разговор клеился. Ничего заумного: кто кем работал до армии, кто куда будет поступать учиться.
Пацан молча слушал нас несколько часов и не встревал в разговор, а потом попросил:
- Мужики, вы побольше русских слов вставляйте, а то я вас вообще не понимаю!
Мы были удивлены.
Нам-то казалось, что мы разговариваем на самом обыкновенном русском языке.
Стали прислушиваться друг к другу - и заржали!
Из Великого и Могучего в нашей речи присутствовали только предлоги и союзы. Все остальные части речи заменил мат и украинско-пуштуно-узбекский суржик, на котором разговаривал весь ОКСВА.
Это был второй звонок "мы - не такие как все".
Нас не понимал нормальный человек, которого мы сами пригласили к себе в купе. Наша речь, пересыщенная чужеродными "кам-кам", "зыр-зыр" и "буху-буху" не понималась соотечественниками.
Первый звонок прозвенел в Термезе, через час после пересечения государственной границы.
Я увидел улыбающихся людей.
В Ташкенте людей стало во много раз больше и моё изумление возросло:
- Чему они радуются?
Я понял бы, если встречные люди ходили пьяными или обкуренными, но ведь они были трезвыми! Чему может улыбаться трезвый человек?
"Кто-то из нас дурак", - подумал я, - "либо я, либо весь Союз с ума посходил за два года Перестройки. Чему они радуются? Придурки".
За два года я разучился улыбаться "просто так", без причины. Я умел ржать по-идиотски, когда пыхну жирный кропаль чарса. В нормальном состоянии рожа у меня была серьезная, противотанковая. Как и положено старослужащему сержанту.
А люди шли попутно и мне навстречу, обтекая меня, и улыбались чему-то своему, житейскому и простому, непосильному для моего ума. Их трезвые улыбки раздражали своей непостижимостью... и хотелось находиться среди них.
Было приятно находиться не среди одинаково одетых военных, а среди пестрой толпы гражданских людей.
"Ничего", - думал я про их улыбки, привычно супясь и хмуря брови, - "Я тоже когда-то таким был. Беззаботным и легкомысленным. Через какое-то время я научусь, я перейму, я достигну способности ходить как они и улыбаться самому себе".
Я пробовал улыбнуться "самому себе".
Получилось криво и ненатурально.
Не как у всех.
Неестественно.
Я рассказал пацанам в купе про улыбки в Ташкенте и Термезе и выяснилось, что не я один обратил на них внимание. Трое остальных дембелей на службе тоже не привыкли раздаривать улыбоны направо и налево и их тоже удивили улыбающиеся люди.