Я смотрел ей вслед, пока она со своими провожатыми не вошла в полосу густой тени, клубящуюся на одном из пролётов лестницы далеко внизу. Сразу вслед за этим толпа сомкнулась, и, понукаемый движением потока, я продолжил безумный подъём.
Жара ближе к выходу стала настолько невыносимой, что когда это путешествие закончилось и я вышёл наконец из туннеля, меня пробил холодный, до озноба, пот. Возможно, ещё и поэтому первый глоток свежего воздуха показался таким сладким.
Будочник не соврал: в ста метрах от выхода из туннеля я увидел и подъём на платформу, и небольшой вокзал, и поблескивающий свежей краской железнодорожный состав. Содрав с себя и отшвырнув в сторону опостылевший балахон, я достал бумажник и вытащил новенькую двадцатидолларовую купюру.
В помещении уже толпился народ, но никто не подходил к стойке с кассовым аппаратом. Время люди убивали убого: либо пялились на платформу через большие панорамные окна, либо, не менее бесцельно — в экраны своих смартфонов. Только один развлекался странным образом, жонглируя небольшими лиловыми шарами: подбрасывал их в воздух, и они вспыхивали изнутри сотней ярких искр. Жонглёр заметил, что я смотрю на него, и дружелюбно подмигнул, но тут же вернулся к своей забаве.
Я подошёл к кассе и положил на столешницу купюру. Кассир, по-крысиному шуршавший под стойкой в каких-то коробках, вынырнул, точно чёртик из табакерки и уставился на меня снулыми глазами. Косыми, чёрт его побери! От неожиданности я едва не отпрянул. Готов поклясться, что это был тот же самый Будочник. Те же патлы вдоль одутловатых щёк, нос картошкой. Только на щеке красовалась огромная чёрная бородавка, похожая на обожравшегося клопа.
Мать вашу, да они близнецы, что ли?
— Билет до Города, — произнёс я, стряхнув оторопь.
Кассир любезно осклабился.
— Деньги не принимаем. Только талоны.
— Ладно. Где я могу купить эти ваши талоны?
— Здесь и можете купить. Только поторопитесь — поезд уходит через десять минут.
Вот же тварь. Купюра на столешнице, что ему мешает взять её сейчас и продать мне эти долбаные талоны, за которые я через секунду у него же куплю билет на поезд?
Выдержав секундную паузу, Будочник или брат Будочника сгрёб двадцатку и, сделав мне знак, ушёл в подсобку.
Ожидая его, я зацепился взглядом за висящие над стойкой кассы огромные часы в деревянной оправе с пожелтевшим, как лист старинной книги циферблатом. С ними явно было что-то не так. Я смотрел, будто заворожённый, на застывшую секундную стрелку. Она едва заметно подрагивала, точно ей не хватало силы, чтобы сместиться на деление вперёд, и стрелка раскачивала себя, собираясь для рывка. На первый взгляд часы могли показаться сломанными, если бы не еле слышимое, похожее на угасающий пульс, медленное тиканье в их механическом нутре. Наконец стрелка дёрнулась. Я был готов поклясться, что между её движением от одной сморщенной от влажности чёрточки до другой прошло минуты три.
Голова закружилась. Я терял чувство времени.
Ещё через пять неимоверно растянувшихся секунд Будочник вернулся, вытирая руки замасленной тряпкой. Из кармана его клетчатой рубахи торчал уголок моей купюры.
— Один талон, — сообщил он деловито и вытащил из ящика кусок мятой бумаги.
— Внизу за двадцать долларов покупал четыре, — возразил я и тут же уловил сдавленный шёпот за спиной. Оглянулся: те, кто до этого праздно ошивались в комнате, выстроились за моей спиной в смердящую одноликую очередь. Люди с серыми лицами, в синих, будто припудренных пылью пиджаках — даже не люди, а некие сущности, пепел, на время принявший человеческое обличье. Только Жонглёр по-прежнему стоял в стороне, всё так же развлекаясь с искрящимися шарами.
— Так это было внизу, — невозмутимо ответил Будочник, — а тут за те же деньги — только один.
— Берите и уходите, — услышал я за спиной голос толпы, и голос этот звучал как шелест распадающейся на части сожжённой бумаги, — за вами люди ждут.
«Штут-штут-ш-ш-штут…» — сухо зашуршало по залу эхо. Точно гремучка проползла по горячему песку. Меня передёрнуло.
— Поезд отходит, — проговорил Будочник душным голосом старьёвщика и добавил, явно издеваясь:
— Билет стоит четыре талона.
Я положил на стойку жёлтый огрызок бумаги, который эти умалишенные называли талоном. Тяжело прихлопнул его ладонью. Оттолкнулся, перемахнул через стойку прежде, чем тени за моей спиной успели что-то сообразить, и сграбастал Будочника за грудки. Ни страха, ни удивления не отразилось на его лице, когда я выдохнул: