Отчего-то резко захолодело под ложечкой. Перегрелся, что ли? Рассеянно потрепав по голове ждущего похвалы пса, я встал, в задумчивости глядя на воду. Неподалёку плескались в зарослях камыша дикие гуси, на мелководье под присмотром своих мамаш шумно резвилась малышня в ярких спасжилетах, большое семейство поблизости с аппетитом поглощало только что приготовленный шашлык, и…
К берегу причаливало каноэ.
Реющая на ветру фата. Пятна крови. Усталый мудрый взгляд.
Что за?.. Я потёр лоб. Оглянулся: заметил ли странную старуху кто-то ещё? По лугу наперегонки с огромным ротвейлером носился счастливый до одури Лайк. На секунду мне показалось, что чужой пёс — о трёх головах, и я зажмурился. Когда открыл глаза, собак на лугу уже не было.
Пляжный шум разом пропал, точно кто-то нажал на кнопку выключения громкости. Люди, ещё секунду назад заполнявшие собой пространство, потеряли объём, вылиняли до блёклых теней и рассыпались пеплом. Трава в одно мгновение покрылась ржавчиной гари.
Каноэ покачивалось прямо напротив меня, старуха смотрела серьёзно и почему-то с печалью. Подняв руку, она молча поманила меня к себе.
Точно заворожённый, я медленно шагнул на мокрый песок…
…Крик ударил в спину. Женский крик, полный боли. Она звала кого-то по имени, голос дрожал от напряжения, ещё секунда, и женщина сорвётся в плач, зарыдает, забьётся в тисках безнадёжности. Раз за разом повторяемое имя было откуда-то знакомо мне, и этот голос, нежный, дрожащий, как огонёк свечи на ветру — он тревожил меня, будил, он… звал… Меня?
Эва!
Шар в руке полыхнул так, что я на мгновение ослеп. Чернота моментально стекла с пальцев и рванулась во все стороны, поглощая луг, застывшие тени, шезлонги, деревья — весь этот замерший на повторе бесконечный уикэнд, где я валяюсь в шезлонге, играю с собакой и в ожидании Эвы всё глубже погружаюсь в безвременье прогоркшего мёда Лимба, в котором я увяз в числе других потерянных между жизнью и смертью…
Я оглянулся на лодочницу. Черта раздела света и тьмы проходила чётко по линии воды. Над головой старухи ярко светило солнце, по бездонному небу плыли редкие облака, и нестерпимо, до слёз, рябило озеро. Каноэ всё так же неспешно покачивалось на воде, старуха, на фоне полуденного солнца казавшаяся вырезанным из тёмного бархата силуэтом, стояла недвижимо, опустив в воду весло, и лишь длинная её вуаль парила на ветру, как оборвавшийся парус.
Чернота колыхалась за моей спиной — и она была всем, и голос Эвы, то поднимаясь до крика, то срываясь в шёпот, тоже был в ней. Я не знал, сумею ли выйти на свет, но пока Эва зовёт, я буду идти.
Я повернулся к черноте — и сделал шаг.