На втором серьезная взрослая женщина лет сорока, стоящая боком к фотографу, с прямой спиной и гордо поднятой головой (такие абрисы делают на монетах, гипсовых скульптурных композициях, что-то подобное рисовал Пушкин на полях своих черновиков) возле балетного станка и зеркальной стены, отражающей ее профиль и стройную фигуру в длинном сером платье. Причем центром фотографии является именно отражение, а не сама женщина.
Третий портрет сделан за пару лет до смерти: открытое приятное лицо пожилой женщины, седые кудри, уложенные в сложную вечернюю прическу, украшенную жемчужными капельками. Глаза такие же веселые, как и на первом фото, только плещутся в них спокойствие, мягкий юмор и что-то еще, вроде догадки, понимания, пришедшего поздно, только к концу жизни. Но не любовь к фотографу и миру, точно не она.
Что бы ты сейчас посоветовала мне, бабушка?
Я вспоминаю один из наших почти ежедневных обычных разговоров, посвященных ЕМУ. Мне семнадцать лет. Весна. Через месяц я закончу школу. Яркое весеннее солнце пускает на паркет зайчиков через щель между синими бархатными портьерами. Я нервно хожу по нашей зале вперед-назад, стараясь ни в коем случае не наступить на солнечных зайчиков. Размахивая руками, рассказываю бабушке, раскладывающей пасьянс и сидящей за круглым столом под подвесным абажуром-луковкой из золотого кружева, последние сводки с фронта, с передовой: мои успехи и поражения (временные!) в борьбе за внимание и любовь Максима Быстрова.
Она внимательно слушает, улыбается моим самокритичным шуткам, кивает головой, как всегда, чтобы смягчить мою горячность, притормозить меня, скорую на категоричные выводы. И после моего возмущенного возгласа "Представляешь, что теперь обо мне говорить в школе будут!" бабушка смеется и иллюстрирует свою позицию цитатой из Раневской, как опытный комиссар, поднимая мой боевой дух: "Думайте и говорите обо мне, что пожелаете. Где вы видели кошку, которую бы интересовало, что о ней говорят мыши?"
Глава 4. Настоящее. Пятница, утро. Два дня назад.
- Любимая!
Нас атаковали мутанты.
Леха погиб, Света ранена, боеприпасы на исходе.
Связь сейчас пропадет!
- Кто. Такая. Света. ?!
Современный анекдот
Сильнее, чем измен, я боюсь только не узнать об изменах.
Владимир Высоцкий
- Варенька! Все готово. Десерт и закуски в холодильнике, горячее в духовке, только кнопочку нажать. Сервировала на шестерых плюс один! - говорит Галина Семеновна, заходя в спальню.
- Спасибо! - искренне благодарю я свою помощницу по дому, которая вот уже девять лет ведет наше с Максимом домашнее хозяйство. На шестерых как раз. Я, Макс, Сашка, Лерка, мои чудесные подруги-работодатели - Анна и Мила. Неделю назад Мышильда, Рита и отец улетели в Испанию, Игорь в Австрии катается на лыжах.
Плюс один - это Вовка. Где бы, когда бы мы ни собирались, - всегда есть плюс один. Он, конечно, не придет, но я его всегда жду, ждала и буду ждать.
Сижу перед туалетным столиком, подаренным мне на свадьбу Михаилом Ароновичем и бабушкой. Вернее, передаренным мне бабушкой. Мой лакированный любимчик из красного дерева. Если бы вы его видели! Изящная резная красота с бронзовой фурнитурой в стиле эпохи королевы Анны.
- Посмотрите, Варенька! Какой фацет! - восклицал Михаил Аронович, любовно гладя край зеркала.
- Фацет? - так же восторженно, как он восклицал, спрашивала я, охваченная трепетом и не верящая в такое счастье: теперь этот столик мой. - Что такое фацет?
- Фацетирование - это гранение края зеркала, своего рода ювелирная огранка. Посмотрите, как играют грани! Разве это не чудо?!
Ощущение обладания таким сокровищем наполняло меня чувством глубокой благодарности и щемящей любви к двум старикам. О! У этого столика была своя история, тесно связанная с бабушкиной семьей и семьей Михаила Ароновича. Началась эта история в далекие военные годы. Василий, отец бабы Лизы, чтобы спасти от голодной смерти жену, двух дочерей и семью друга и соседа, врача-хирурга Паперного Арона, который два года как пропал без вести на фронте, продал спекулянтам антикварный туалетный столик и еще какие-то невероятно ценные и дорогие вещи. Даже не продал, а обменял на продукты и лекарства.
А после войны Арон Леонидович, освобожденный из концлагеря для военнопленных, десять лет потратил на поиски этого столика. Именно этого. И нашел. Выкупил за какие-то очень большие деньги и вернул семье Дымовых. Прадед Василий в то время уже умер, а его жена, мать бабы Лизы, встала на колени перед Ароном и долго не хотела вставать. Просто тихо плакала и повторяла: