Старик остановился и поднял руки. Даже и лишившись силы, он всей кожей ощущал упершиеся в него полетные пути тяжелых арбалетных стрел, каждая из которых способна пробить насквозь троих таких, как он. Поури специально делали настолько тяжелые арбалеты. За «бегство с оставлением оружия на поле бранном» полагалась медленная и мучительная смерть в неспешно засасывающем жертву болоте, и потому секрет не мог ни спасаться бегством, ни бросать оружие. Им оставалось только сражаться.
– Эй, опусти руки, маг, – хриплым баском сказали наконец из зарослей. – Сказывай, зачем пожаловал?
– С Барри потолковать хочу, – невозмутимо, как ни в чем не бывало, откликнулся старик.
– С Барри? – донеслось до него. – Уй, едва ли, едва ли. Барри таких, как ты, не жалует.
– Знаю, – ответил старик. – Вот я и хочу, чтобы с этого момента стал бы жаловать.
– Тогда ступай, – дозволили из секрета. – Тропы наши ты и так знаешь, обойдешься без провожатого, сейчас каждый стрелок на счету…
– А что, неужто ж война? – Старику не нужно было разыгрывать удивление. Поури, конечно, воевали всегда и со всеми, в простодушии своем, что граничило с дикостью, признавая достойным времяпрепровождением одну лишь войну, но с дикого, пустынного юга, где не прокормиться и где не посеешь хлеб, карлики врагов обычно не ждали.
– Война, – подтвердил голос, твердо, не по-людски выговаривая слова. – Война, человече.
– И с кем же воюете? – полюбопытствовал бывший волшебник, поскольку сам поури, кроме этого факта, больше ничего сообщать явно не спешил.
– Разве ты поможешь, маг? Ты ведь с Утеса Чародеев. И у тебя нет посоха. Ты его отдал. Так зачем ты нам теперь?
– Отчего ж ты не стреляешь в меня, а тратишь время на разговоры? – Старик гордо вскинул подбородок. – Выдаешь свой секрет… не по уложению воинскому это.
– Оттого, что маг навсегда остается магом, даже и без посоха, – прогудели в ответ. – Мы, поури, знаем, что такое честь. Это вы, люди, о ней забыли…
Старик хотел было ответить, но вовремя прикусил язык. Спорить с поури сейчас явно неблагоразумно и ни к чему. А тем более напоминать ему, что вспарывать животы пленным беременным женщинам и распинать девственниц вниз головой на заборах (обычные развлечения поури в захваченных на время деревнях) тоже как-то не слишком вяжется с понятиями о чести. Потому что последним аргументом в подобном споре станет прилетевшая арбалетная стрела, толстая, словно вертел, пробивающая даже быка.
– Так что ж, ты мне так и не ответишь, храбрый воин?.. Тогда, с твоего позволения, я пойду дальше. Мое дело не терпит отлагательств. Барри со мной согласится, ну а если не согласится… – старик как можно выразительнее пожал плечами, – я свое отжил и смерти уже не боюсь.
– Вы, люди, всегда боитесь смерти, – сказал невидимый стрелок. – Потому-то от вас и исходит зло…
– У нас тут, похоже, назревает философический диспут, – усмехнулся старик. – Ты хочешь поговорить со мной о природе добра и зла в мире Эвиала, поури-воин?
– Я хотел бы. Потому что не далее как вчера соседний секрет отогнал отряд Нечисти от наших пределов. Дело было жаркое. Двум нашим предстоит родиться опять.
Поури, насколько помнил старик, незыблемо верили в переселение душ и воскрешение.
– Так что же мне делать сейчас, храбрый воин? – настойчиво спросил волшебник. – Я не встретил на своем пути ничего подозрительного, дорога была не труднее обычного. Так что едва ли я смогу сообщить тебе что-то по-настоящему важное. Ты позволишь мне пройти, или мы и дальше будем предаваться высокоумным беседам в столь неподходящем для этого занятия месте?
– Для беседы любое место хорошо, – отрезал поури, по-прежнему не показываясь на глаза. – Вообще-то ты, конечно, можешь идти – мы ведь тебя пропустили. Hо… Я хочу знать, кому ты отдал свой посох.
Старик несколько секунд молчал, собираясь с силами и стараясь, чтобы ответ прозвучал небрежно и чуть снисходительно:
– А, один мальчик, из нового выпуска. Хороший такой мальчик, внимательный, бойкий…
– Ага, бойкий, – согласился поури. – То-то у тебя лицо до сих пор на сторону, волшебник.
Старик непритворно удивился. Какое там «на сторону», почему, откуда? Никаких следов удара на подбородке не осталось, бывший волшебник знал наверняка, смотрелся в уцелевшее среди поклажи серебряное походное зеркальце…
Наверху, в кустах, раздался короткий смешок.
– Мы умеем видеть чуть дальше, чем вы, – объяснил поури. – Поэтому вы с нами так и не справились, хотя вас – тьмы и мириады, а нас всего лишь горсточка…
Старик вновь смолчал, хотя – какая там горсточка! Поселения поури уверенно двигались на север, вплотную подступая к людским владениям, и по всем границам гремела ни на миг не прекращающаяся война. Захватив деревню, поури деловито предавали ее огню, всех жителей вырезали поголовно, вместе со скотом и прочей живностью вроде кошек, собак и даже птиц, которых карлики ловко сбивали из коротких боевых луков. Пленных они не брали. Рабы им оказались не нужны, и не с кем было вести торг, выкупая полон, как всегда поступали, к примеру, мекампские правители, выручая из неволи своих, угодивших в кочевничью петлю.
Здесь все было не так.
Конечно, и люди в долгу не оставались. Окружив возвращающийся из набега отряд поури, дружинники Княж-города, казалось, забывали о том, что сами смертны. Низкорослых воителей деловито расстреливали из мощных дальнобойных луков, их можно было б прикончить, не вступая в рукопашную, но без рукопашной – какая ж месть?.. И потому после лучников в дело вступала тяжелая пехота, не жалея себя, давила всех, еще остававшихся в силах держать оружие, и выжившие в этом натиске поури во все остававшиеся у них часы и дни свирепо завидовали мертвым, порываясь и сами при каждом удобном случае последовать за ними – но тут уж стража не зевала.
Любимым развлечением дружинников было привязать поури к доске и медленно шинковать распяленное уродливое тело мясницкими, для перерубания костей предназначенными, топорами. Состязались, кто нашинкует потоньше. Бились об заклад – сдохнет, когда дойдут еще только до колен, или до бедер продержится?.. Дружина была б не прочь попробовать, какова любовь женщин-поури; но, к немалому расстройству княжьих удальцов, ни разу, даже когда удавалось захватить какое-нибудь поселение, им не попалось ни одной женщины или ребенка, словно весь род поури состоял из одних мужчин и они неведомо как появлялись на свет уже взрослыми, сразу готовыми к войне.
Старый маг терпеливо стоял, ожидая продолжения. Поури, пустившийся в рассуждения на отвлеченные темы – да, подивились бы былые друзья-товарищи, долгое время поури вообще за разумных не считавшие.
Дорого заплатили окрестности Зачарованного леса за подобное заблуждение.
– Так, значит, мы будем говорить здесь? – настойчиво сказал старик. – Знаешь, о храбрый воин, я все-таки уже не молод и стоять все это время стоймя мне несколько затруднительно… Hо все-таки после нашего диспута, не сомневаюсь, весьма насыщенного и неординарного, мне будет позволено говорить с храбрым вождем…
– Да ты со мной уже и так столько говоришь, – неожиданно усмехнулся поури, – а до сих пор ни о чем и не догадался. Хотя был почти прав – что ж это за поури, который на посту разговоры разводит?
– Барри? – поразился старик.
– Он самый. К вашим услугам, мэтр, – поури вновь позволил себе усмешку. – Первую линию наших секретов ты прошел еще вчера. Тебя пропустили. Послали мне сообщение. Я пришел повидаться с тобой сам. Говори, с чем пожаловал?
– Hо… может, ты все же покажешься? И зачем весь этот спектакль, доблестный вождь? Зачем тебе прикидываться простым воином? – осторожно спросил старик. – Как-то неудобно несколько так разговаривать…