Эпилог
29 июля 1606 года.
— Михаил Игнатьевич, от чего мы столь долго сидим во Владимире? — спросила Ксения, инокиня Ольга.
— Ксения Борисовна, а разве плохо тебе? Чай веселей, чем в обители. Господи, прости! — Татищев перекрестился.
— Говори, боярин! Вижу я, что тебя почитай второй день что-то гложет. И я замешана в том, — в голосе Ксении звучал величественный тон.
Татищев молчал. Не станет же он говорить, что думает, как именно выторговать и себе прощение у Димитрия Иоанновича и своим родным. Что Ксения в этих думах боярина занимает важное место. Именно дочь Бориса Годунова представлялась Татищева козырем в его руках.
Государь, как только взошел вновь на престол, заявил, что многогрешен и кается. Некоторые люди, что успели донести информацию до Владимира говорили, что Димитрий тоскует и по Ксении. Уж как купчины это поняли, остается загадкой, но и ранее приходили сведения, что царь хотел бы встретится с Годуновой.
— Скажи, Михаил Игнатьевич, что ты от меня скрываешь? — насупилась Ксения.
— Не злись, царевна… — сказал Татищев и даже закрыл рот рукой от того, что сказал нечто страшное.
— Коли ты не отвезешь меня в Москву, я обращусь к владимирскому воеводе и попрошу помощи, — сказала Годунова, ей было приятно слышать царственное обращение.
Татищев хотел использовать Годунову, или, скорее, ее еще не родившегося ребенка в качестве заложника. Семья Михаила Игнатьевича оставалась в Москве и весьма вероятно уже осваивается в пыточной. А потому, нужно их обменять на Годунову.
«А что потом?» — думал Татищев. — «Убегать? Скрываться? Предавать вновь, но уже не царя, весь православный люд, веру? Да и земли отберет царь, боярство отымет. Так что, иначе нужно: уповать на милость государя, но не требовать от него».
— Матушка-царица, заступись! Я же ничего дурного тебе не сделал, да и не супротив государя я пошел, а более супротив Петьки Басманова. Пощади! — говорил Татищев, а Ксения, вдруг, поверила, что так и будет — она станет царицей, несмотря на постриг.
30 июля 1606 года.
— Ну, наконец-то, прибыли! Я ж заждался уже! — чуть ли не прокричал Богданко из Орши, встречая весьма представительную делегацию во главе с Михаилом Ивановичем Мстиславским.
Лжедмитрий Могилевский обнял боярина-Рюриковича Мстиславского, потом Трубецкого, Воротынского, никого не обделил вниманием.
— Испейте вина с дороги! — Димитрий пытался проявлять радушие так, как это он понимал.
Нет, с Богданкой до сих пор занимаются, учат неразумного этикету и правилам, но некоторые вещи либо даются, либо не стоит и пробовать.
Мстиславский чувствовал себя униженным, он ехал не сюда, не к лжецу из Могилева, который осадил русский город Брянск и в войске которого почти и нет русских. Михаил Иванович стремился на аудиенцию к королю Сигизмунду, рассказать, как он предан и что готов служить. Хотел в Польшу, но был перехвачен отрядом разгульных людей, что грабили русские земли именем государя.
Мстиславский был уверен, что его Сигизмунд должен принять знатнейших русских бояр. Шуйский сбежал к шведам, значит и у польского короля должны быть свои козыри. Не будет Димитрий Иванович не тульский, но Московский, выполнять те обещания, что давал ранее. И не делать же ставку на лжеца из Могилева? Сигизмунд же разумный политик.
— Пан Меховецкий, когда Вы отпустите нас к Речь Посполитую к королю? — спрашивал Мстиславский на приеме, данного в его честь.
Прием был еще одним унижением, которое приходилось терпеть Мстиславскому. На столе стояли блюда их телятины и гетман Меховецкий сам рекомендовал мясо русскому боярину. И Михаил Иванович ел, как когда-то тоже самое делал в присутствии царя Димитрия Иоанновича.
— Подумайте лучше, пан Мстиславский, что вы можете предложить моему королю? Впрочем, отправляйтесь, но ваши сотоварищи останутся при мне… при государе, конечно, — Меховецкий улыбнулся.
Гетман радовался, что некое подобие Боярской Думу будет у его протеже. Да столь знатные бояре будут рядом с самозванцем из Орши, что в Москве не сыщешь. Довольно серьезный козырь для продолжения борьбы за власть. Тем более, что все больше литвинов прибывает к Лжедмитрию, который имел достаточное количество войск, дабы вести осаду Брянска.
«А Сигизмунд? Он встретится с Мстиславским, но, пока, не сыграна до конца партия с Лжедмитрием, польский король не станет вмешиваться» — так думал Меховецкий.