— Чего хочешь, немец? — надменно спросил Андрей Васильевич Голицын, который и был пропущен через дверь в массивных воротах.
Василий Иванович уже мнил себя правителем и посчитал, что ему не с руки разговоры вести с каким-то худородным немцем.
— Уйти! — спокойно отвечал Гумберт. — Не есть желание попасть под горячий рука.
— Скажешь где Димитрий и что с ним, да почему я не вижу Дмитрия Ивановича Шуйского, так и иди! — надменно говорил Голицын.
Андрей Васильевич Голицын уже понял, что план по свержению вора рухнул. Кто-то предупредил царенка, или свою роль плохо сыграл Дмитрий Шуйский. Это он должен был успокоить вора, сказать тому, что суета в Москве только лишь из-за пожара. Но что-то пошло не так и теперь голова Голицына уже не ощущала себя столь уверено на его же шее.
— Кесарь уехать, — скупо ответил Иохим.
— Куда? И что с Шуйским? — Голицын терял терпение.
Разговор шел у приоткрытой двери и с Андреем Васильевиче было пять человек его охраны, в метрах десяти был Василий Шуйский, с еще пятью охранниками. Можно было пробовать прорваться с боем, завязать драку и тогда в дверь уже через полминуты станут ломиться все двести человек боевых людей, которых привели заговорщики. Но для этого нужно обладать не только смелостью, но и лихим безрассудством, которое с годами всегда пропадает. Так что сильно напирать на немца Голицын не стал, даже, действительно, решил его отпустить. Тем более, когда Андрей Васильевич рассмотрел, что алебардщиков никак не меньше двух сотен.
Гумберт, как только понял, что колокола не о пожаре сообщают на церквях, нарушил порядок и послал на царских конях, да на подводах вести в Немецкую Слободу, чтобы срочно прибыла вся его сотня. Если бы заговорщики меньше митинговали на лобном месте, то подкрепление к Гумберту просто не пришло бы. Теперь же у него, вернее с ним, так как два отряда пришли со своими сотенными командирами, двести алебардщиков и сотня французских мушкетеров. Остальные наемники посчитали за лучшее организовать оборону в Немецкой Слободе, или вовсе, — уйти на время из Москвы. Никто не манкировал своими обязательствами по контракту, но, одно дело служить царю, иное, когда тебя, или твоих друзей начинают убивать.
— Убит Шуйски! Где есть кесарь, не знать, он говорить токмо с Басманов, — сказал Гумберт и всем свои видом показал, что быть справочным бюро не собирается.
— Собирай, немец, своих людей, да ступай отсель по добру. Окромя своего оружия, чтобы ничего не брали. Коли уплату вор не дал, то опосля придешь и поговорим об этом, как и о том, как далее служить станешь, — сказал Голицын и непроизвольно посмотрел на стоящего в стороне Василия Шуйского.
Василий Иванович Шуйский не имел детей и даже, в некоторой степени, разуверился, что они у него могут быть. Потому, когда он мечтал, и после, когда уже планировал государственный переворот, собирался именно своего брата Дмитрия Ивановича назначить приемником. Сейчас нужно искать другого кандидата на это манящее место.
— Кожу буду медленно снимать, на кол посажу, — рычал Шуйский уже въезжая на территорию Кремля.
Немецкие наемники быстро вышли из главной русской крепости. Толпа было попыталась на них напасть и немцы, в том числе и французы, даже успели изготовиться к бою, но люди заговорщиков среагировали, сразу начали кричать о том, что это, дескать, хорошие немцы, они и святыни наши почитали и государя от ляхов защищали. И вообще, ласковые и пушистые, чуть ли не православные. Шуйский понимал, что ему нужна сила и наемники отнюдь не помешают, а, напротив. Остается, конечно, риск, что немцы обозлятся за то, что сейчас происходит в Москве, но к Немецкой Слободе потянулась именно что толпа, которую не удалось перенаправить. И это не так, чтобы и много, так что немцы отобьются. А он, государь Василий Иванович Шуйский, когда доберется до казны, со всеми расплатится.
Величественно, подражая образу, собственному восприятию того, того, как въезжал Исус [используется дореформенное звучание] в Ерусалим, держа в одной руке саблю, в другой большой серебряный крест, Василий Иванович Шуйский прошествовал на своем коне через Спасские ворота, которые имели и иное название — Иерусалимские. Он уже отыгрывал роль истиннорусского, искренне православного, воистину Богом данного, царя. Шуйский действовал на контрасте, противопоставляя себя тому, кого собирался назвать колдуном, кто брил бороду и ел телятину, кто устраивал в Кремле игрища и даже с масками, кто допустил такого позора, когда протестантские пастыри читают проповеди у Спасских ворот Кремля. Пусть сравнивают! И Шуйский был убежден, что сравнение это будет в пользу его, законного царя, ведущего свою родословную от Ярослава Всеволодовича и от суздальских князей.