— С тобой государь, как же без тебя, — сказал Басманов.
— Вот и правильно. Глянь, — я показал пальцем на свой левый глаз, который болел и явно должен был уже начинать отекать. — Это Шуйский так ударил. Своего государя! Должен был я его убить?
— Прости государь, усомниться себе позволил, нет мне прощения, — Басманов плюхнулся на колени, но что-то слишком много наигранности было в действиях этого человека.
Не должен быть Басманов простаком, такие при трех государях в фаворитах не ходят. Вот и я начал выискивать некоторые моменты в поведении Басманова и стал замечать нестыковки. Но на кого сейчас положиться? Вроде бы Басманов из той истории и сейчас не оставляет меня. Ну, а захочет быть в фаворе, так сослужит службу, а я буду тем, кто фавором наделять может, так и оставлю подле себя. Ну а пока бежать.
— Все готово? Коней седлал? — спросил я.
Дождавшись утвердительного ответа, мы выдвинулись к выходу. Вдали раздавались выстрелы и крики. Как бы не было поздно. Заигрался я с Мариной, да с Шуйским. Но… история уже пошла иным путем, так что больше оптимизма! Авось и проскачу и не буду сегодня убит. Или было бы правильным умереть, чтобы вернуться в свое время? Нет, слабости не нужно. Вряд ли жизней множество. И вообще нужно будет на досуге подумать, что это за сила такая могла меня сюда перенести. А сейчас бежать.
Выбежав на крыльцо, я почувствовал, что у меня защемило нос. Ну, понятно, что в начале семнадцатого века все должно быть натуральным, но я рассчитывал на чистейший воздух, а почуял натуральную фекальную вонь, замешанную на аромате конского пота. Наверное, это нормально. Но это же царский терем, или дворец, неужели нельзя вовремя все убирать, да коней чаще мыть?
— Государь в конюшню пойдешь и сам выберешь коня, али твоего гнедого подвести? — спросил Басманов.
— Все равно! — сказал я, предвкушая, как сейчас покажусь лихим наездником.
Ни разу. Никогда я не занимался конным спортом. Все мое знакомство с конями — это три раза съездил на конные прогулки со Светой-женой и еще до нее были любительницы такой романтики. Сейчас же нужно будет сказать, что Шуйский ударил меня по заднице, чтобы хоть как оправдать неловкость и по ногам и по рукам. Небось, прошлый носитель тела был более приучен к конной езде.
— Государ, мой люди сказать, что сюда идут москачи, — ко мне степенно, но быстро, подошел командир алебардщиков и сообщил о приближении толпы.
Пора! Под недоуменные взгляды, я перевесил сундучок с золотыми монетами и узел с драгоценностями на спину жеребца, взгромоздился на показавшегося мне высоченным коня, натянул поводья, или, как это называется, уздцы, ударил ногами в бочины животного и чуть не упал. Конь показал свою строптивость и что так с ним обращаться не стоит. Но через минуту я все же совладал со своим средством передвижения и побрел в сторону, куда первым направился Басманов и еще пятеро человек.
— Басманов, а это кто? — спросил я, указывая на людей, что к нам присоединились.
— Так, государь, как же ж иначе? Мы сами бы и не забрали все: скипетр, державу, шапку, да корону, снеди, да золота, кабы было чем платить, да стяги нужные, бумаги, — говорил, Петр и я понимал, что он прав.
Про государственные символы я и не подумал. Возможно же такое предубеждение, что у кого эти символы, тот и царь? Вряд ли, но они точно лишними не будут. Да и про разного рода документы я забыл. Но вот эти пятеро… они меня смущали, я то думал, что будет только Басманов. Выведаю у него все, что нужно, да в утиль. Ладно, посмотрим еще. Квест еще не пройден!
А то время, как мы уже отъезжали от Кремля, начали раздаваться новые выстрелы и что-то мне подсказывало, что это не просто пальба в воздух.
Глава 2
17 мая 1606 год 4.10 — 6.15.
— Чего ждешь, Василий Иванович? Отчего не решаешься? — спрашивал Андрей Васильевич Голицын.
— Нешто мне, Андрей Васильевич, неспокойно, — отвечал самый изворотливый лис среди бояр.
— Так то и должно быть так. Но не страшись, мы дело уже начали, назад дороги нет! Али снова телятины захотелось? — подтрунивал Голицын.
Вместе с тем и сам Андрей Васильевич не чувствовал себя уверенно. Весь план быстрого государственного переворота держался на множестве условностей. И стрельцы могут при виде Димитрия стушеваться, ибо сильна вера в безгрешность и возвышенность государя, может и самозванец наговорить столько, что и сам Шуйский переменит решение. Вот чего было не отнять у Димитрия, так это умение убеждать в своей правоте. Умел он говорить, да так, что заслушаешься. Притом подбирал слова и для боярина, и для казака, и поляк иной пропитывался верой в то, что на правильной стороне стоит.