Довольная улыбка играла на губах Лайзы, когда она ехала домой после очередной встречи с Томасом. Другие инвестиции, сделанные при помощи ее начальной тысячи фунтов, принесли обильные плоды, и, когда начали истекать последние недели, оставшиеся до решающего дня, Лайза позволила себе почувствовать некоторую уверенность – ее шансы выиграть чрезвычайно высоки.
А что потом? У нее будет Брайтспрингс и подвеска, которая ей больше не принадлежит, хотя Чад был совершенно уверен, что она вернется к Лайзе.
Лайза быстро одернула себя. Экипаж поворачивал на Беркли-сквер, и в ее вздохе почувствовалось едва ощутимое облегчение. Сегодня у нее слишком много дел, чтобы думать еще и о подвеске! Она вошла в дом и сразу обнаружила Чарити, ждущую ее в маленькой гостиной – в платье из французского батиста, которое было ей очень к лицу. «О Господи!» – подумала Лайза, глядя на решительное выражение лица Чарити и ее ножку, которая далеко не мягко и спокойно постукивала по полу под подолом из пышной пены белых кружев.
– Лайза, – сразу же обратилась к сестре Чарити, – прошло уже пять дней с тех пор, как Джон сделал мне предложение… Но ты не только отказалась принять его, когда он пришел к нам с визитом, – у тебя не хватило любезности даже на то, чтобы обсудить это со мной.
– Я искренне прошу у тебя прощения, дорогая. Я была…
– …очень занята. Да, я знаю. Но ты наконец-то дома, и, насколько я знаю, у тебя на сегодня нет больше дел.
Лайза почти упала на канапе и жестом предложила Чарити присесть рядом с ней.
– Ты права, – произнесла Лайза наконец. – Я тебя избегала. Ох, Чарити, – сказала она порывисто, – ты же знаешь, мы с мамой хотим тебе только добра! Чтобы было, как лучше…
– Я это знаю, и я ценю вашу заботу обо мне. Но, Лайза, ты всю жизнь решаешь за меня. Мама всегда прислушивалась к твоему мнению – даже тогда, когда тебе еще не исполнилось и двадцати, когда ты была просто подростком… может, потому, что ты так похожа на папу… но я не собираюсь поступать так же, как она! – Чарити встала и начала мерить шагами ковер. – Мое желание выйти за Джона – это не прихоть, ты же знаешь. Я хорошо знаю свое сердце, и… и он – в каждом его уголке…
Она внезапно остановилась прямо перед Лайзой. Лицо ее было очень бледным.
– Я говорю тебе это не для того, чтобы задеть тебя или причинить тебе боль… И, конечно, не ради угрозы. Но, если ты будешь продолжать препятствовать разрешению на наш брак, мы просто убежим вместе.
– Чарити! Только не это! Ты этого не сделаешь!.. Это тебя погубит. Твоя репутация…
Рот Чарити исказился горькой усмешкой.
– Допустим, ты права. Но, живя на воле в Нортумберленде, я это вряд ли замечу.
Тут наступил один из редких моментов в жизни Лайзы, когда она ощущала себя в полной растерянности. Блестящее будущее ее сестры, которое так долго рисовалось в воображении Лайзы, теперь на ее глазах рассыпалось в прах. Ну почему Чарити не хочет понять, какие выгодные партии она может себе составить? Да взять хотя бы виконта Уэллберна! Выйдя за него замуж, Чарити заняла бы самое блестящее, самое высокое положение в обществе; она была бы обожаема и опекаема всю свою жизнь.
– Ну что ты такого нашла в этом Джоне? – спросила Лайза в раздражении.
Чарити помолчала минутку, прежде чем ответить.
– Думаю, все началось с его доброты – и его искренности. Мне нравится его целеустремленность, его ум… и его скромность. Он так отличается от всех этих пустых мужчин, от этих щеголей, которых я постоянно встречаю на балах и раутах. Хотя я, конечно, не считаю себя синим чулком, но мне гораздо больше нравится говорить с ним о чем-то другом, а не о фасоне его одежды или о том, с кем он был на охоте – или сколько он проиграл или выиграл за карточным столом. Ты знаешь, – заключила она, – он немножко напоминает мне отца.
– Отца! – воскликнула пораженная Лайза. – Но, Чарити, отец был самым заядлым городским жителем из всех, кого я только знала.
– Это правда… но, когда мы жили в провинции… я помню его в сапогах и бриджах, он объезжал на лошади угодья – сначала Брайтспрингс, а потом Шале. Он так интересовался повышением урожайности наших полей и не был настолько заносчив, чтобы стесняться просить совета у своих арендаторов.
– Да, это так, но…
– И несмотря на все эти заманчивые вещи, которые ты в своем уме уже приготовила для меня на будущее, Лайза, – балы и драгоценности, роскошные туалеты и все такое прочее, неужели тебе никогда не приходило в голову, что я могу быть счастлива и вовсе без них? А тебе не приходило в голову, что я хочу иметь детей только от мужчины, которого люблю? Я хочу именно его детей! – закончила она почти с жалобным стоном.
Лайза ошеломленно смотрела на сестру. Она мысленно возвратилась к тому, что сказал ей Чад перед своим отъездом в Уинкомб. А как бы чувствовала себя она, если бы отец настаивал на ее браке по расчету? Стала бы она сама с этим сражаться?
Лайза положила руку на руку Чарити.
– Моя дорогая, – мягко сказала она, – в своем желании счастья тебе я отнюдь не хотела посадить тебя в маленькую красивую клетку, которую сама же и сплела. Но, пожалуй, именно это я и делала. Прости меня. – Лайза улыбнулась, заметив в выражении лица Чарити пробудившуюся надежду. – Но, с другой стороны, – проблеск надежды стал гаснуть, – ты слишком молода. Ты уверена, что сердце подсказало тебе правду о себе?
Глаза Чарити ответили вместо нее.
Лайза вздохнула.
– Ну, тогда вот тебе мое благословение, любимая сестричка. Я поговорю с мамой. У-у-ф! – Она чуть не задохнулась от крепких объятий Чарити. Лайза с энтузиазмом ответила ей тем же и осторожно продолжила: – Чад сказал мне, что ты можешь считать себя свободной от уз вашей с ним помолвки – так что мы дадим еще одно объявление в «Морнинг пост». Но если ты хочешь знать мое мнение, я не уверена, что тебе следует прямо сейчас связывать свое имя с новой официальной помолвкой. Правда, – она подняла руку, словно останавливая готовый пролиться поток возражений Чарити, – это можно сделать, если дата свадьбы будет назначена на более поздний срок – скажем, через несколько месяцев… Ты согласна на такую долгую помолвку?
Лицо Чарити немного омрачилось.
– Ох, Лайза, я не…
– Наверно, тебе нужно обсудить это с Джоном, – дипломатично продолжила Лайза. – А я поговорю с мамой. А потом мы можем собраться все вместе и что-нибудь придумать.
– О да… – проговорила на выдохе Чарити. – Ох, Лайза, спасибо тебе! Ты – самая лучшая из сестер!
– Да, я знаю, – шутливо ответила Лайз. – Нет, ничего больше не говори. Не нужно делать из меня святую.
Чарити встала с канапе.
– Я должна послать записку Джону, – радостно защебетала она. – Может… ну… как ты думаешь, может он прийти к нам на обед сегодня вечером?
– По-моему, это будет прекрасно.
Лайза громко рассмеялась, когда Чарити, быстро поцеловав ее, помчалась из комнаты.
Она прислушивалась к эху своего смеха, и боль сдавила ей сердце. Было время, когда она тоже вся светилась от счастья своей первой любви. Ее ноги порхали по усыпанным лепестками роз тропинкам ее фантазии. Она отчаянно надеялась, что Чад найдет счастье в ее любви, да, счастье, а не горечь разлуки, горечь, которую она испила уже почти до дна.
А теперь Чад снова здесь. Он вернулся, чтобы снова занять свое место в ее жизни. Она хотела бы… Она хотела бы не тосковать по нему так сильно. И она хотела бы не чувствовать подступавших мучительных слез, которые, казалось, были всегда наготове и могли в любой момент прорваться наружу, как только она начинала думать о нем. Она резко встала и поспешила из комнаты. Остаток дня до обеда в голове Лайзы крутился лишь один вопрос: вернется ли Чад к завтрашнему утру?
Джон Вэстон появился в доме Рашлейков почти перед самым обедом. Лайза приветливо протянула ему руку. Молодой человек просто светился счастьем – словно лучи света пробивались сквозь щель закрытой комнаты, ярко освещенной пламенем свечей.