– Бог мой! – сказал Чад, задумчиво меряя шагами кабинет. – Какой завтра будет стоять шум и гвалт!
– Да… но, вероятно, не раньше, чем к вечеру. По мнению мистера Ротшильда, пройдет не так уж мало времени, пока слухи достигнут нашей страны по обычным каналам. Чад, вы поняли, что это значит?
Чад ответил не сразу.
– Это значит, что в следующие восемнадцать или двадцать часов никто в стране, кроме нас, еще не будет знать о победе, если мы сдержим слово, данное вами Ротшильду. – Он резко повернулся к Лайзе. – Вы сегодня продали?..
– Мои правительственные ценные бумаги? Нет. А вы?
– Нет. Мне почему-то было очень противно делать это. Понимаете, я обнаружил, что мне трудно верить слухам о поражении, которые с ослиным упорством носятся по городу. Ведь на самом-то деле не было никаких данных, которые бы их подтвердили. Хотя, конечно, последние официальные сообщения вовсе не радужные. Вообще-то я собирался завтра поехать в Сити и дать Томасу указание продавать. Но как бы там ни было, естественно, – продолжал он, пристально глядя на нее, – я не нарушу вашего обещания. Я ничего никому не скажу, пока эта новость не распространится по каким-нибудь официальным каналам.
Он усадил Лайзу на стул возле камина и налил по бокалу шерри им обоим, затем сел поблизости и стал ее внимательно рассматривать.
Лайза почувствовала себя неловко во время наступившего между ними молчания. Вино, подумала она, слишком быстро ударило ей в голову – глядя в его бездонные изумрудные глаза, она словно падала в пропасть. Голова ее закружилась, и у нее захватило дух. Когда он взял ее руку в свою, пожатие его пальцев, казалось, согрело ее – будто искра из пламени попала ей на ладонь.
– Лайза… – его голос был тихим, а тон – непривычно колеблющимся. – Почему вы пришли и рассказали мне все это?
Лайза знала, что горячий румянец, окрасивший ее щеки, разлился вовсе не из-за жара камина, и она сделала слабое движение, стараясь высвободить свою руку. Но он только еще крепче сжал ее, и она опустила глаза.
– Ну, я слышала, что большую часть – если не всю целиком – вашей тысячи фунтов, вашей начальной ставки в пари, вы вложили в государственные ценные бумаги. – Она бросила быстрый взгляд на Чада и прочла целую гамму противоречивых чувств в его глазах – от изумления и радости до робости и застенчивости. – Меня бы не обрадовал выигрыш пари, – продолжила она, глубоко вздохнув, – если бы им я была обязана утаенным от вас сведениям, тем, которые могут повлиять на исход нашего спора. – Лайза посмотрела ему в глаза. – Я сочла это делом чести.
– Я понимаю.
На какой-то момент Чад был так поражен, что лишился дара речи. Его охватило ощущение, что произошло чудо, и в душе у него забрезжила надежда. Лайза сделала это только ради него! Предоставив ему эти сведения, она лишилась шанса наверняка выиграть пари! Брайтспрингс значит для нее все, но она добровольно отказывается от имения ради него! Безотчетно он придвинулся ближе к ней, и Лайза почувствовала аромат, исходивший от него. «Мускус, – подумала она со странной отстраненностью, – и слабый аромат специй».
Чад поднял руку, чтобы погладить ее щеку, и сердце ее в ответ неистово заколотилось. Она почувствовала теплоту его дыхания на лице, когда он наклонился к ней. Она подняла голову, невольно подставляя губы.
Неожиданно дверь в кабинет распахнулась, и они отпрянули друг от друга, как провинившиеся школьники.
– Послушайте, – начал Джем, просунув голову в дверь, – я забыл… ох! – Он ошеломленно смотрел на пару возле камина. – Извините, сэр, мне ужасно жаль… я не знал, что у вас… ах… гостья.
Он хотел уже захлопнуть дверь, но тут Чад внезапно встал.
– Ничего, ничего, все в порядке, Джем.
Лайза тоже поспешно встала и отошла на расстояние нескольких шагов от хозяина дома.
– Да, я… я как раз собралась уходить. У меня была новость… важная новость… срочно, и я…
Она в растерянности стала искать свои плащ и шляпку, которые сняла, войдя в кабинет. Сочтя необходимым проявить галантность, Джем вошел в комнату, взял ее вещи со стола Чада и с ловкостью камердинера помог вдруг заспешившей уходить гостье одеться.
– Может, мы могли бы поехать завтра в Сити вместе? – спросил Чад, когда они дошли до холла.
Потрясенная его предложением, Лайза молча кивнула.
– А завтра вечером начнется повсюду ликование и торжества. Вы поедете посмотреть?
– Да, я полагаю… ох! – Она немного побледнела. – Я занята… у меня встреча, которую я… ну, в общем, нас пригласили в Воксхолл – Чарити и мама ждут не дождутся этого. И поэтому… – Она кашлянула в замешательстве. – …Дело в том, что они никак не могут обойтись без меня.
– Да? – Тон Чада был галантным, но несколько отчужденным.
– Да, так получается… понимаете… – сказала Лайза упавшим голосом. – Это приглашение от Джайлза.
– Понимаю, – ответил он тоном таким же ледяным, как потоки воды, лившиеся на их головы, когда он провожал ее до дома. – Тогда я желаю вам доброй ночи, леди Элизабет. И благодарю вас за новости, которые вы мне принесли.
Когда Лайза зашла в дом, он резко повернулся и отправился назад.
Чувствуя себя очень несчастной, Лайза стала подниматься в свою комнату, и слова, совсем не подобающие леди, проносились в ее голове. Черт бы побрал этого чудного камердинера за его несвоевременное вторжение! Черт бы побрал ее собственный идиотизм – она позволила имени Джайлза Дэвентри встать между ними в такую минуту! И черт бы побрал самого Джайлза Дэвентри! Наконец она добралась до своей комнаты. Ей так не хотелось никого видеть, что, решив не звать горничную, Лайза разделась сама.
Особенно Лайзе не хотелось видеть Джайлза завтра вечером. Если бы не мама и Чарити, она послала бы ему записку с извинениями. Весь высший свет будет завтра в Воксхолле, решила она, потому что к тому времени новость о победе Веллингтона уже распространится по всей стране. И она не может лишить своих близких удовольствия порадоваться вместе со всеми. Но раз ничего нельзя поделать, она использует эту возможность, чтобы дать понять Джайлзу, что больше не считает его общество приятным для себя, как и не считает его больше своим близким другом. И что ему больше не дозволяется чувствовать себя как дома в Рашлейк-хаусе.
С этими мыслями, крепко прижав к груди руки, она забылась беспокойным сном.
В соседнем доме Чаду было также не до сна. Опять Джайлз Дэвентри! Лайза явно предпочитала общество этого мерзавца его обществу. Но Чад был уверен – пламя, разлившееся по его венам от ее прикосновения этим вечером, было под стать ее собственному. Если бы его злосчастный камердинер не вошел так не вовремя… Он готов был забыть – пусть хотя бы на одно мгновение, – что Лайза считает его вором. Разве бы она поспешила к нему с известием о победе Веллингтона, причем вопреки желанию Ротшильда, если бы ничего не чувствовала к нему? Она говорила о деле чести, но он мог бы поклясться, что здесь было замешано более личное чувство. Он ухватился за эту мысль, как человек, в морозный день греющий руки над тлеющими углями.
Не будет завтра вечером никакой встречи между Лайзой и Дэвентри в Воксхолле, думал он, если все пойдет по намеченному плану. Джайлз к тому времени будет содержаться под замком за кражу и ряд других преступлений. С санкции суда Джем и Рави Чанд уже договорились с сыщиком Сергудом, что встретятся с ним в апартаментах Джайлза ближе к вечеру. В этот момент подвеску извлекут из тайника, и грязным делишкам Дэвентри придет конец.
А тем временем Чад должен быть возле Лайзы, чтобы смягчить для нее последствия этих драматических событий. Он предпочитал не думать о ее реакции; он просто должен вывести ее из шока и успокоить – если она дарует ему такую честь.
Всякий бы согласился, что день не мог бы быть более подходящим для такого торжественного момента – погода стояла чудесная. Лайза не ошиблась в своих ожиданиях – такой толпы, которая собралась в Воксхолл-гарденз, она не видела еще никогда. Из их ложи в концертном павильоне, которую абонировал на сегодня Джайлз, она заметила, что радость и аппетит веселившихся были так велики, что официанты едва успевали с тяжелыми подносами, уставленными пуншем, подогретым вином и блюдами с ветчиной, к столам, вереницей вытянувшимся вдоль дорожек.