Я вспомнил Илону, обстоятельства нашего знакомства с ней, и подумал, что ведь Анна вполне бы могла сойти за ее сестру. Вспомнил Лиз Барток, то, что она предложила мне, а я не мог этого принять. Илона постепенно забывалась, и сейчас мне было гораздо проще, чем тогда с Лиз.
— Вы, земляне, счастливчики, — сказала Анна.
— Отчего?
— Ваша луна это Луна. Я видела снимки. Красивый вид. Все эти горы. Кратеры. Вы можете прямо с Земли видеть лунный рельеф. Знаешь, Джонни, нет никакой романтики в лунном свете, если луна — всего лишь большой гладкий светящийся шар в небе.
— Так на что же похож Венцеслав? — задал я дежурный вопрос, скорее для того чтобы перевести ее мысли в менее романтическое русло.
— Да просто здоровенный пылевой шар. Сплошная пыль, почти жидкая. Если не наденешь специальные пылеступы, запросто можешь утонуть в пыли. И, конечно, утонешь без скафандра.
— Так без него же еще и задохнешься, — подсказал я.
— Молчи. А если передатчик в твоем скафандре неисправен, а ты задыхаешься, то воздух закончится, и никто не будет знать, где откопать твое тело.
— На нашей луне тоже местами пыльно, — сообщил я.
— Ага. Местами. На Венцеславе пыль везде. Здания — вовсе не здания: это паромы. Они просто плавают в пыли. А пылеходы — настоящие лодки.
— И как они действуют? — спросил я. — В книге не описаны детали.
— Как самолеты. Одним концом они всасывают пыль, а из другого пыль выбрасывается. Электростатический эффект. Почти как ионные двигатели на космических кораблях.
— Гениально.
— Твой стакан опустел, Джонни, — вдруг изрекла она.
Анна вскочила на ноги подобно большой гибкой кошке и неуловимым движением расстегнула вторую пуговицу на рубашке. Грациозно перешагнула через столик и уселась рядом со мной. Лицо ее было так близко, губы многообещающе приоткрылись.
Я был в замешательстве. И, наконец, решился.
Теперь на рубашке были расстегнуты все пуговицы, и она упала с ее стройных плеч, обнажив торчащие груди с розовыми сосками. Я зарылся в них лицом, в то время как ее руки были заняты стягиванием с меня одежды, а моя свободная рука искала кнопку на ее шортах. Происходящее настолько увлекло как меня, так и ее, что никто из нас не заметил, как койка под нами накренилась и вспыхнули огни.
Затем, пока огни продолжали мигать, перевернулся столик, и в наступившей темноте раздался пронзительный вой сирены.
Глава 13
Существует два золотых правила для выживания в космосе: «Если знаешь, что случилось, делай что-нибудь»; «Если не знаешь, что случилось, не делай ничего, пока не узнаешь , что же случилось».
Понятно, что в данном случае первое правило не подходило. И Анна, и я хорошо понимали это. Мы, казалось, целую вечность просидели в темноте, обхватив друг друга, рядышком, но, скорее, не как любовники, а как два человеческих существа, нуждающихся в поддержке и заботе. А потом внезапно ощущение веса исчезло. Мы плавали в невесомости. Звук сирены прекратился, и мы обнаружили, что приглушенный гул реактивных двигателей, являвшийся неизменны фоном нашей корабельной жизни, просто-напросто исчез.
— Мы все еще можем дышать, — заметил я.
— И непохоже, чтобы давление воздуха угрожающе снижалось, — согласилась Анна.
— Невесомость наступила спустя значительное время после сигнала тревоги. Следовательно, двигатель остановился уже после взрыва или чего-то подобного, так что повреждение, скорее всего, не в машинном отделении, — я пытался анализировать ситуацию. — Как думаешь, мог это быть метеорит?
— Нет. В системе Каринтии нет космических обломков значительного размера.
Слова ее прозвучали с неуместной педантичностью, и я даже засмеялся. Она издала странный звук, словно сердитая кошка, и отодвинулась от меня. Я услышал, негромкий хлюпающий звук — плачет, что ли? — и шорох ее одежды.
— Черт бы тебя побрал, — тихо выругалась она. — Где мои шорты?
— Брось думать о шортах, — отвечал я. — Давай лучше попробуем разобраться, что же случилось. Во-первых, то, что случилось, не затронуло машинный отсек. Далее, в обшивке нет дыры, а если и есть, по крайней мере, герметичность дверей не нарушена.
В ответ она вновь издала всхлипывающий звук.
— Ты же космонавт, — резко сказал я ей. — И офицер этого корабля. Не падать духом!
— Со мной все в порядке, — холодно ответила она, но в голосе недоставало убежденности.
— Тогда скажи мне вот что. На этом корабле есть система аварийного освещения?
— Конечно.
— Тогда почему она не работает?
— Я же не инженер, — пробормотала она.
Я наощупь двинулся искать выход и, обходя ее, ощутил вспышку гнева, когда ее обнаженное тело отпрянуло при моем касании. Дверь отсека была за моей койкой со стороны головы. Держа ее открытой, я рылся в дипломате. Наконец, нашел то, что искал: карманный фонарик. Включил его, настроил широкий луч. Анна обругала меня, но даже и не подумала прикрыть свою частичную наготу.
Я посмотрел на нее. Лицо ее было бледным, покрытым испариной. Рука зажимала рот, как будто она задыхалась. Вначале я решил, что все это — искусно разыгранный спектакль, изображающий страдающую от космической болезни космолетчицу. Потом понял, что при работе на этих маленьких ракетках, совершающих полеты только на короткие расстояния, у Анны просто не было возможности привыкнуть к невесомости., которая здесь наступает только на очень короткое время в середине пути, при смене положительного ускорения на отрицательное.
— В отсеке… — выдавливала она из себя. — Бутылка. Пилюли…
Я увидел бутылочку, убедился, что это нужная ей, открыл и достал две таблетки. Анна схватила их и поднесла ко рту. Пилюли уплыли, прежде чем она успела проглотить их. Я дал ей еще две.
Эти она сумела удержать. Лицо ее постепенно ожило и порозовело:
— Извини, — сказала она.
Я вздохнул.
— На этом отрезке при постоянном ускорении мы никогда не испытываем невесомости, — сообщила она. — Разве только немного. Принимаем пилюли перед поворотом или если знаем, что двигатель может остановиться.
— Я тебе верю. Оденься, пойдем посмотрим, что произошло.
Анна оделась раньше и стала ожидать окончания моего туалета:
— И что теперь? — спросила она, в то время как я справлялся с застежкой на брюках.
— Останься лучше здесь, пока я осмотрю судно, — посоветовал я.
— Это мой корабль! — вспыхнула она.
— Хорошо. Пойдем вместе. Но я буду впереди.
«От нее одна морока», — подумал я, вспомнив ее реакцию на невесомость. Но даже если и так, все-таки не стоит оставлять ее здесь, одну в темной каюте неисправного корабля. И потом, Анна все-таки лучше меня знакома с кораблем.
Открыв дверь каюты, я выплыл в образовавшийся проем. Приходилось одной рукой держаться за спинку прикрученной к полу кровати, а другой — удерживать дверь открытой. По бокам узкого прохода вокруг главного подъемника были перила, и я мог спускаться, цепляясь за них.
Перед тем, как начать спуск, я дождался Анну, забрал у нее фонарик и прицепил к поясу. Не стоило рисковать единственным источником света на спиральной лестнице в условиях невесомости. Игнорируя ступеньки, я прыгнул в ствол центрального подъемника — и устремился вниз. Сзади слышалось дыхание Анны, похоже, она неплохо адаптировалась к невесомости.
Мы миновали общие комнаты, кают-компанию и достигли нижнего яруса. Дальше проход был закрыт герметичной дверью. А за дверью — рубка управления. Измеритель давления, защищенный металлической оболочкой, показал нулевое значение.
— Кто может быть в отсеке в это время? — спросил я.