— Да, — произнес я, холодея, — а в чем дело? С Максом что-то случилось?
— Он мертв. Вы можете нам помочь? Нам нужна информация...
— Простите, вы из русской полиции?
— Да. Мы расследуем убийство. Прошу вас оказать помощь.
— Макс — мой помощник. Я частный детектив; по моему поручению Макс в России расследовал дело о похищении ребенка. Есть уверенность, что он был убит?
— Поскольку ваш помощник был застрелен двумя выстрелами в сердце, это единственное предположение. Но вы понимаете, что я не могу дать вам информацию о деле. Какое именно поручение имел ваш помощник?
ќ- Подождите. Я расскажу вам все, конечно. Но скажите только одно — пули, которые попали в Макса... были ли они найдены?
— Нет, — после некоторой паузы ответил собеседник, — ранение не сквозное, но в теле пуль не обнаружено. Что вы знаете об этом?
Кое-как, с переспрашиваниями и повторениями, я изложил часть информации об этом деле, которая наконец устроила русского полицейского.
Затем я отключил мобильник и отправился на сайт Люфтганзы; там я, наконец-то исполняя настойчивое желание Жанин Шефер, взял на завтра билет в Россию, прямо до Зеркальска.
Мне еще сегодня кота пристраивать.
1946 год, Шамбала. Анку Виллара.
Прямо под центральной энергостанцией располагалась Аруапа — центральная площадь, где практически всегда собирался народ. Там обычно обсуждались разные дела — обсуждались совместно, у амару не бывало никаких правительств и даже парламентов. Вернер еще плохо понимал, о чем там говорят, но любил бывать на Аруапе — потолкаться в толпе, поздороваться со знакомцами, просто понаблюдать. Тренировался в языке и произношении.
От Аруапы вниз по спирали уходила единственная улица селения, в центральных зданиях, как правило, никто не жил — там располагались библиотека, школа и другие, еще не очень понятные Вернеру учреждения. Библиотека особенно понравилась ему. Собственно, амару не нуждались в бумажных книгах — любые тексты можно было вносить в кита и читать с небольшого экрана, это требовало лишь привычки. Но у них была и библиотека — вернее, Хранилище, где находились бумажные книги на всех мыслимых языках, все, что выходит и выходило когда-либо в мире, а также картины — копии всех известных картин и масса оригиналов, созданных в Шамбале, грампластинки, статуи, статуэтки, гобелены, керамика, литье, резные миниатюры, нэцке, глиняные игрушки, ювелирные украшения и многое, многое другое. Хранилище было фантастически огромным, необъятным, его этажи уходили глубоко вниз, в толщу скал.
Вернер любил книги, он так давно был этого лишен, и таким наслаждением теперь было бродить в библиотеке вдоль стеллажей, вдыхая прекрасный запах бумаги, брать с полки то один том, то другой, раскрывать его... Немецкий зал располагался глубоко в толще скальной породы, Вернер спускался туда с помощью платформы-подъемника, которая разворачивалась вокруг стебля по спирали, входил в святилище разума, где над крошечным столиком в полумраке парила пирамидка из горного хрусталя.
Поворотом пирамидки зал освещался чистым, почти дневным светом, и можно было уже ходить вдоль шкафов — здесь выхватить несколько строк из Канта, там скользнуть по строкам Новалиса...Сорвать со стены плод фаноа, чтобы утолить жажду, и бродить дальше, в радостном предчувствии встречи с новой книгой.
А потом Вернер поднимался наверх — можно было взять книгу домой или же читать ее наверху, в удобном кресле-ложе. Но чаще Вернер шел домой, к Инти. Это и был собственный дом Инти, семейный дом — муж ее погиб, а детей у них так и не появилось, и потому Инти одна жила в этих просторных комнатах. Как-то она призналась, что дома этого для нее слишком много, что это пространство пугает ее и наводит тоску. Но куда перебираться? Родители ее уже не жили в Шамбале. Это ее собственный дом, она и муж получили это помещение после свадьбы. Вернера она сразу взяла к себе, так удобнее было его наблюдать и лечить. Больница в Шамбале есть, но врачи нередко берут больных прямо на дом. Ведь больных, собственно, немного — во всяком случае, тяжелых, требующих стационара.
Вернер стал больше читать на языке ару, культура амару поражала его. Инти иногда по вечерам читала ему стихи — безупречные и прекрасные, как горный хрусталь. И снова играла на странном инструменте с тремя тягучими голосами, похожем на флейту.
Но довольно часто являлся Инка, и продолжал свои бесконечные рассказы.
Как складывались судьбы амару, растворившихся в общечеловеческом море? Забывших свое происхождение, не знающих, чем они отличаются от большинства?