Французская армия пыталась оказывать отчаянное сопротивление, но терпела одно поражение за другим. Сашенькин отец на своей машине поучаствовал в знаменитом марше парижских и не только парижских таксистов. Слышали о таком?
— Что-то слышал, но без подробностей.
— А какие там подробности. Таксисты посадили солдат в машины. Мгновенно перебросили целую армию навстречу рвущимся к Парижу немцам. Этот маневр войск не спас ситуацию. Только несколько задержал немцев. Но Сашенькин отец гордился, что хоть чем-то оказал помощь Франции в этой войне. Немцы все ближе подходили к Парижу.
Строительная фирма, где работал мой папа и Сашенька, свернула свою деятельность. Хозяин предложил нескольким мужчинам, лучшим специалистам, в том числе и Сашеньке, перебраться следом за ним на юг Франции. Видно, по каким-то каналам он уже знал, чем может закончиться эта война.
Шел седьмой месяц моей беременности. А Сашеньке надо уезжать, оставаться дома ему нельзя. Его отец был абсолютно прав, когда говорил: «Мы уже пожилые люди и вряд ли будем представлять интерес, а тем более угрозу для оккупантов. А вот ты — другое дело. Молодой, здоровый. Хороший специалист. Ты будешь работать или служить на немцев? Конечно, нет! А это — немцы, они церемониться не будут. Так что забирай машину и уезжай на юг, не подвергай риску всю семью. Нам, русским, от немцев добра не ждать. Дальше уже сам принимай решения. Уверен, ты сделаешь правильный выбор и не дашь повода усомниться в твоей порядочности».
Всем было понятно, что он имеет в виду. До сих пор помню, как екнуло тогда мое сердечко. Подсознательный страх надолго поселился в нем. Ох и наревелась я в ту последнюю ночку, а еще больше утром, когда он уехал.
Французы они и есть французы, уже в который раз в своей истории сдали свою столицу без боя. Париж потрясающе красив — это правда. Но теперь-то мы знаем, что и Ленинград ему не уступит, и Москва красива, но их россияне не сдали немцам, заплатив ужасную, страшную цену. Не сдали, восстановили и сохранили. А Гитлер въехал в Париж, как говорится, на «белом коне». Началась оккупация.
С первых дней начались жестокие преследования евреев, французских коммунистов, отлавливали цыган. По ночам звучали выстрелы, ревели моторами грузовые машины, крытые брезентом. Ночные облавы, круглосуточные патрули.
Утром то тут то там появлялись на стенах и заборах листовки, призывающие не подчиняться оккупантам, оказывать им сопротивление. Значит не все французы покорно сложили ручки и попрятались по норкам. Утром в булочной можно было услышать шепотом передаваемые рассказы о том, что в лесах и в горных местностях Франции появились отряды каких-то «Маки». Они нападают на небольшие немецкие гарнизоны, автоколонны, взрывают мосты. Пересиливая страх, ко многим французам начало возвращаться самоуважение. Они начинали вспоминать, что они гордая и великая нация.
Исполняя указ оккупационных властей, мы прошли перерегистрацию в местной префектуре. В отношении нашей семьи процедура прошла достаточно гладко. Единственное, о чем спросили Сашенькиного отца, так это о его гараже машин.
Он подтвердил, когда и кому продал машины. А что касается личной машины, так перед самой войной на ней сын уехал в командировку на юг, и до сих пор от него нет вестей. Полицейский чин, сидевший рядом с клерком, обвел нас колючим взглядом. Скривив губы процедил: «Если Ваш сын появится в городе, он обязан немедленно явиться в отделение полиции или префектуру, немедленно, иначе…»
Мы молча кивнули и вышли из помещения. Если немцы захотят проверить эту информацию о Сашеньке, то бывшие сотрудники фирмы наверняка подтвердят, что он получал от хозяина предложение перебраться на юг. Но на душе все равно было очень тревожно. До моих родов оставались считаные недели.
В тот поздний вечер мы все были в гостиной. Удобно устроившись в кресле, подставив под ноги скамеечку, уложив на уже огромный живот книгу, я читала. За одной половиной большого овального стола мужчины играли в шахматы.
У другой половины сидели, тихо переговариваясь, наши матери и что-то вязали на спицах. Я отлично понимала, что и для кого там вяжется. Наверняка детские пинетки, шапочки, что-то в этом роде. Было очень тихо.
Слабый скрежет ключа, открывающего дверь, услышали все. Сашенькин отец шагнул в прихожую. Затем раздалось приглушенное: «Здравствуй, родной!» Моя книга с грохотом скатилась с живота на пол. Уже раскрыла рот, чтобы издать радостный вопль, но ладонь мамы запечатала его: «Ты что, с ума сошла! Тихо!..»