Военврач присела на краешек ее постели. Прослушивала и простукивала она девушку очень долго. Поворачивала ее и так, и эдак с весьма озабоченным выражением на лице. Наконец закончила осмотр.
— Все, красавица, надевай рубашку и ложись.
Повернулась к хозяйке дома.
— А вот тут похуже дело обстоит. В легких еще слышны хрипы. Слабые, но есть.
Подтянула к себе санитарную сумку. Порывшись в ней, извлекла горсть небольших бумажных упаковочек. Протянула их фельдшерице со словами:
— Еще неделю не вставать с постели. Утром после сна — один порошок, вечером перед сном — еще один.
Повернулась к девушке, сделав строгое лицо, спросила:
— Все понятно? Не забывай, что ты теперь не одна.
За оконным стеклом раздался скрип снега, а затем бухающие шаги на крыльце.
— Это уже за мной… Я сейчас!..
Женщина вскочила и, прихватив сумку, быстро вышла в сени. Что она говорила шоферу, не было слышно, но, открывая дверь уже в комнату, крикнула ему в спину:
— Только давай бегом, ехать уже пора, нас и так, наверное, потеряли.
Вернулась в комнату и продолжила:
— Сейчас приедем в город, я позвоню коменданту. Подполковник — мой бывший пациент. Жизнь я ему в госпитале спасла, а вот руку — не получилось. После выписки его оставили на должности коменданта города. Кстати, он тоже ленинградец. Обязательно поможет и все сделает. Расскажу ему про вас, он пошлет запрос, куда, в какой город эвакуировали ваш садик. Потом выпишет вам все проездные документы и посадит на поезд.
Услышав скрип снега под ногами возвращающегося солдата, сказала, обращаясь к Катерине:
— Возьми клочок бумаги и напиши мне все ваши данные подробно.
Вышла опять в сени навстречу шоферу. Вернулась буквально сразу с вещевым мешком в руках. Бухнула его на стол и начала развязывать тесемку. Обернулась в сторону девушки, застывшей с карандашом в руке над листком бумаги.
— Давай-давай, пиши, не отвлекайся, у меня времени нет, давно уже должна быть в госпитале.
Наконец узел тесемки распустился. Рывком выдернула из мешка армейскую фляжку и протянула фельдшерице.
— Здесь спирт, разбавь немного водой и растирай ей грудь и между лопатками, перед сном укутай — и спать.
— Вот спасибо, это уж я смогу. Обязательно сделаю.
И увидев, как из мешка одна за другой вывалились на стол две буханки хлеба и еще что-то в белой тряпице, протестующе подняла руки. Но военврач не дала ей и рта раскрыть. Резко, по-военному, скомандовала:
— Молчать! Не перечить мне!
И уже более спокойно:
— Я же говорю, нет у меня времени на разговоры.
Прихлопнула левой ладошкой по свертку в белой тряпице:
— Здесь сало.
Правой рукой уже извлекала из мешка еще один небольшой сверточек и, грюкнув им об стол, добавила:
— А это сахар.
Улыбнувшись навстречу детским глазенкам, закончила:
— Они уж, поди, забыли, что это такое.
Обращаясь к хозяйке дома:
— Пока запросы и бумаги будут ходить туда-сюда, дней десять пройдет, не меньше. Вот и подкормите за это время ребятню, да и девушка уже подлечится, тогда и ехать можно.
Понурив голову, фельдшер тихо спросила:
— А если они со мной останутся, неужели нельзя? Мне-то бог своих не дал, а тут сразу трое было бы.
Четыре пары глаз ждали ее ответа. Она растерялась. Может быть, впервые за это военное время. Молчала, а руки лихорадочно пытались завязать узел на пустом вещмешке, он, проклятый, никак не завязывался. Но собралась и постаралась ответить, объяснить как можно мягче:
— У них же есть родители, они будут слать письма в адрес детского сада, искать детей. Сейчас же никто толком не знает, где они находятся. Так нельзя, попробуйте поставить себя на их место.
Хозяйка дома унылым голосом, тихо ответила:
— Да, я понимаю все.
Военврач заторопилась. Надо было как-то сворачивать этот тяжелый разговор. Обернулась к девушке:
— Что, красавица, закончила с письмом?
Катерина протянула ей наполовину исписанный тетрадный листок. Врач быстро пробежала по нему глазами.
— Вот и отлично, вроде все, что нужно, есть.
Сунула листок в нагрудный карман халата. В одной руке — пустой вещмешок, другой подхватила с лавки полушубок и остановилась на мгновение в центре комнатенки.
— Целоваться и лить слезы не будем, всем болящим выздоравливать.
Перевела взгляд на малышей и, смеясь, обратилась к ним:
— А вам наедать мордашки и слушаться старших.
Уже стоя в дверном проеме, обернулась: