— И чтобы во все последующие годы всех вас беды обходили стороной…
Шагнула за порог. Хозяйка дома успела ответить ей:
— Тебе того же, милая!
Быстро перекрестила исчезающую в сумраке сеней спину военврача. За окном проскрипели по снегу быстро удаляющиеся шаги, а затем донесся звук мотора отъезжающей машины.
Прошло не менее десяти дней. За это время усилия фельдшерицы не пропали даром. Катерина окончательно поправилась. Женщина в буквальном смысле слова — поставила девушку на ноги.
Детишкам гулять на улице было не с кем. Село небольшое, да еще в ближнем тылу. В домах оставались одни старики да старухи. Зато соседская веселая дворняжка с удовольствием составила детям компанию в их играх. Теперь, когда они возвращались в дом с улицы, на их щечках уже можно было увидеть проступающий румянец. Особенно хорошо он просматривался на белокожем личике девочки. События той страшной ночи на Ладоге никто в доме не вспоминал. Дети, скорее всего, потому, что толком тогда ничего и не успели понять, ведь они в тот момент дремали, прижавшись к тете Кате. Сама Катерина постоянно отгоняла от себя память о тех минутах ужаса. Но так и не смогла отогнать, забыть на протяжении всей жизни.
За заботами, приятными хлопотами вокруг ребятни отошли куда-то далеко, почти позабылись бабьи болячки и недомогания — пожилая фельдшерица чувствовала себя помолодевшей лет на пять, не меньше. Но это все днем. А ночью, когда все уже спали, она лежала с открытыми глазами. Тоска, страх перед неумолимо подкатывающимся одиночеством брали над женщиной верх, она беззвучно плакала, засыпая под самое утро. Именно ночью очень сильно ныло сердце, предчувствуя разлуку. И оно, вещее, женщину не обмануло…
Время было обеденное. Все сидели за столом. Проголодавшиеся после уличного гулянья малыши первыми опустошили свои миски с постными кислыми щами. Сидели молча, только глазенками стреляли в центр стола, где стояла большая глубокая миска с вареной картошкой, посыпанной крупно нарезанным луком и слегка сдобренная постным маслом. Катерина с хозяйкой не спеша доели. Женщина встала и взяла в руку миску у раскрасневшейся от мороза и еды малышки. Девчушка смешно сморщила носик и тихо попросила:
— Мне, пожалуйста, без лука, не люблю я его.
Невольно передернула худенькими плечиками. Женщина улыбнулась и назидательно возразила:
— Вот глупенькая! Лук обязательно надо есть, тогда к тебе никакая простуда не прицепится, все микробы будут убегать от тебя.
Улыбаясь, Катерина добавила к сказанному:
— Разбегутся не только микробы, но и все женихи.
Весело смеялись все, а выбирая картошку без лука, женщина кивнула в сторону мальчишки и тихо, но утвердительно добавила: «Этого, похоже, луком не напугаешь — не убежит».
Протянула миску девочке, стала брать из рук мальчишки его тарелку и невольно, как по чьей-то команде, повернула голову в сторону окна, на мгновение замерла. Сердце заныло, точно так, как бывает ночью.
Съехав с дороги на широкую обочину, прямо напротив ее домика остановилась потрепанная, старенькая «эмка». Из машины выбрался молоденький военный в распахнутой шинели со знаками старшего лейтенанта в петлицах. Нагнувшись к салону машины, принял от водителя палку и, опираясь на нее, ставя осторожно ноги на узкую тропинку в снегу, направился к дому. «Видно, из недавно выписавшихся», — как-то отстраненно подумала фельдшер.
Женщина наполнила миску мальчика и вернула ему. Катерина протянула ей свою. Забирая посуду, женщина встретилась взглядом с глазами девушки и тихим, дрогнувшим голосом сказала: «Похоже, к вам гость».
Ребятня, активно работая ложками, не услышала ее слов, а вот Катя все поняла, и миска в ее руке слегка дрогнула.
Раздался стук в дверь, и, не дожидаясь ответа, офицер вошел в комнату, наклоняя голову под низкой притолокой двери, сдергивая с головы шапку. Высок, молод — не более двадцати трех-пяти лет. По-военному представился, назвал должность — помощник коменданта города. Перечислив фамилии и имена, поинтересовался, правильно ли он пришел. Девушка и женщина молча кивнули головами. Только хотел объяснить свое появление, как хозяйка прервала его на полуслове:
— Так, все! Потом расскажешь. А сейчас раздевайся и садись за стол, будешь с нами обедать.
Старлей слегка растерялся, но, втянув ноздрями запах свежих щей и вареной картошки, расплылся в улыбке. Быстро расстегнул шинель и бросил ее вместе с шапкой на лавку у стены. Не удержавшись, азартно потирая ладони, сказал:
— Спасибо, не откажусь, сто лет уже не ел домашних щей.
— Вот и ладно, бери табурет и присаживайся к столу, — напутствовала хозяйка.