И чуть не добавил: «С Богом». Но удержался, а может быть, и прошептал вослед отъезжающей машине.
Ранние зимние сумерки окутали городок. На улицах — никого. На окнах домов плотные шторы светомаскировки, ни огонька. Только узкие лучи затемненных фар машины бегут по искрящемуся на морозе снегу.
Приехали на вокзал. Вот здесь было оживленно. Суетились группки отъезжающих, слышались команды военных. У санитарного вагона заканчивали погрузку раненых, отправлявшихся в более дальние, тыловые госпитали. Пыхтел выхлопами пара, изредка отплевывался тонкой струйкой горячей воды черный паровоз. От него пахнуло горелым углем и смазкой. До отправления оставались считаные минуты.
Докуривая самокрутку, у первого вагона их дожидался высокий старшина. Бросил окурок, козырнул старшему лейтенанту, представился. Лет сорок с лишним, пшеничные, с темным пятном от курева, пушистые усы. Присел на корточки перед малышами, весело сказал:
— Что, «огольцы», вместе едем, оно и правильно, довезу вас в целости и сохранности. Вместе-то веселей будет.
Поднялись в вагон. Детвора сразу начала спорить и делить, кто на какой лавке спать будет. Естественно, претендуя на верхние. Забрасывая вещмешок на вторую полку, старшина пресек споры:
— Так, слушать сюда. Днем можете лазать, где хотите, а спать будете вместе вот здесь, — и похлопал по правой нижней полке.
Заметив недовольство на детских лицах, добавил более строго.
— Вон какие худые, запросто поместитесь. Еще не хватало, чтобы с верхней загремели. Это вам не городская электричка, а военный эшелон, так может тряхануть, что не соберешь потом вас. Все понятно?
Под его строгим взглядом детишки притихли, присмирели.
— Если понятно, то размещаемся и поехали.
Начал расстегивать и снимать шинель. Катя с Сергеем стояли в проходе. Достав из кармана гимнастерки листок бумажки, Сергей протянул его девушке.
— Здесь наш адрес с Иваном Семеновичем, как он говорил, не забудьте, напишите, а то он волноваться будет, — и, смутившись, добавил тихо: — Я тоже.
— О чем вы говорите, Сергей, конечно, как только доберемся до места, так сразу и напишу. Бабулькам нашим тоже, они просили.
Слегка покраснев, с еле заметными просительными нотками в голосе парень продолжил:
— Я уже просился на фронт, пока не отпускают, обещали через месячишко. Можно я вам напишу потом, с фронта?
Поднял глаза на девушку. Она радостно улыбалась:
— Конечно, буду ждать!
Эшелон слегка дернулся. Катя протянула ему ладошку, прощаясь. Сергей схватил девичью кисть, слегка пожал, сияющие глаза встретились.
— Побегу я, счастливо вам.
— И тебе, Сергей, счастливо, постарайся уцелеть, пиши, буду ждать.
Уже из тамбура парень громко крикнул:
— Постараюсь, обязательно напишу, жди меня!
Эшелон еще раз дернулся и тронулся, набирая скорость. Опираясь на палку, Сергей старался бежать вровень с вагоном, сколько мог, и все махал и махал одной рукой. Вот таким Катя и запомнила его на всю жизнь.
Николай замолчал. Долго, бесцельно крутил сигаретную пачку в руках, обдумывая что-то. Спросил:
— Рассказывая, я буду отвлекаться, перескакивать в воспоминаниях, мне так легче. Ты не запутаешься, все поймешь?
— Ради Бога, рассказывай как тебе удобно, не запутаюсь.
— Мне было лет двенадцать. Болел ангиной. У нас в детском доме был изолятор для подобных случаев, но тетя Катя меня туда никогда не помещала. При детском доме у нее была небольшая квартирка из двух комнатушек, где она и прожила всю жизнь. Когда я болел, она просто забирала меня к себе, чтобы я не контачил с другими детьми. Четыре-пять дней жил у нее, делал уроки, лечился, а когда болезнь отступала, возвращался в свою группу к ребятам. Естественно, ребята мне завидовали, считали меня любимчиком Екатерины Николаевны. Так оно и было, но других поблажек от нее не было.
В тот день с компрессом на горле я маялся от безделья. Уроки сделаны, читать не хотелось, по телевизору ничего интересного нет. Уезжая в город на какое-то совещание, Катя закрыла меня на ключ, чтобы у меня не было соблазна убежать к ребятам в группу или им навестить приятеля. Бесцельно бродил по комнате. Обратил внимание на большую берестяную шкатулку, стоявшую на серванте. Взял в руки, разглядывая красивое теснение и затейливую резьбу. После очередного разворота вещицы крышка шкатулки осталась у меня в руках, а нижняя часть вместе с содержимым рухнула на пол. Все рассыпалось. Елозя по полу на коленках, начал собирать. Несколько денежных купюр, сберегательная книжка, Катин диплом, всевозможные справки и прочие непонятные для меня бумажки.