— Что тут у вас? — переступил я порог предбанника и чуть не одурел от жары и вони.
— Сушильная, господин хороший, — сообщил мастер.
— Градусов пятьдесят жары, — оценил Румянцев. — Как они еще не подохли?
— Ростислав, снимать можешь? — поинтересовался я.
— Если вы про температуру, то могу, а освещения недостаточно.
Рабочие поголовно все были без рубах. Блестящие от пота голые торсы мелькали в глубине помещения. На нас никто не отвлекался.
— За простой штраф, — пояснил сопровождающий нас управленец.
Посетили мы еще три цеха. Хуже всего воняло в прессовальном цехе. Какими-то химическими кислотами. Нигде Ростислав так и не смог распаковать камеру. Зато дождавшись обеда, он начал снимать рабочих. Те выходили из цехов угрюмые, смотрели на комиссию с подозрением. Лишь немногих удалось разговорить, и то с большим трудом. По поводу зарплат посоветовали обратиться в контору, про штрафы — к мастерам.
Но поскольку бродил я по цехам уже несколько часов, то слух о государственной комиссии успели донести до директора. Господин Бурылин не то что примчался, но заявился. Степенно подошел, представился. Стал выяснять причину визита.
— Николай Геннадьевич, вы же были на съезде промышленников, — напомнил я. — Как глава созданной комиссии я лично проверяю, что сделано. Хотелось бы посмотреть на общежития.
— Мои рабочие в домах живут, свой скот имеют и огороды, — заявил Бурылин.
Поскольку беседу мы вели напротив какого-то цеха, то часть рабочих, возвращавшихся с обеда, остановилась и начала слушать. Не все и не сразу осмелились приблизиться. Но слова Бурылина услышали и стали выкрикивать:
— Это мастера живут в домах! Все, кто из деревень пришел, в Ямах или на Рылихе углы снимают!
— Морозовские для своих построили бараки, но дерут штрафы. Шоб там тихо было.
— А еще штраф, если в церкву не пошел! — дополнил кто-то из рабочих.
— Мы с Боголюбовской слободы. Так, почитай, треть зарплаты платим за постой.
Постепенно народу вокруг прибавлялось. Санек заметно начал волноваться, да и я тоже. Бурылин, напротив, оглядел крикунов и рыкнул, чтобы все немедленно шли по рабочим местам.
— А мы с вами пройдем в контору, где вы предоставите мне ведомости зарплат и штрафов, а также отчет об обеспечении рабочих жильем, — сообщил я Бурылину.
Беседа получилась тяжелой. Директор-распорядитель напирал на то, что он не один единственный владелец. В Иваново и Вознесенске цехов, объединенных под одним Товариществом, несколько десятков. За всех отвечать он не может.
— Можете и должны! — настаивал я.
Застряли мы в Иваново на неделю. Повезло, что полицмейстер устроил нас на постой у своей родни. Комарье ночью донимало, но хотя бы клопов и тараканов не было. Да и с питанием наладилось.
За несколько дней мы с оператором и охраной обошли все те «углы», что снимали рабочие. Оказалось, что часть деревенских вообще ютятся в ночлежке. Так дешевле. Впечатления от той ночлежки у меня надолго останутся в памяти. Не могу даже подобрать сравнение этому месту, больше напоминающему тюрьму. Наглухо заколоченные окна, духота внутри. Деревянные двухъярусные нары. Запах мочи, немытых тел, насекомые. Кому здесь выдавать лекарства? Если не пропьют, то отнимут такие же бедолаги.
— Люди хуже скотины живут, — оценил Румянцев все увиденное.
— До поры до времени. А потом они начнут выступать и устраивать стачки, как в Германии, — сообщил я.
Все привезенные медикаменты я оставил в фабричной больнице. Долго запугивал доктора, заверяя, что проверю расход изониазида. Только для рабочих фабрики и никому на сторону.
Товариществу Куваевской мануфактуры я предоставил обширный отчет. У меня есть полномочия назначить большой штраф всем управляющим и самому Бурылину. Только толку-то? Рабочим от этого легче не станет. Потому я поставил конкретные условия: увеличение зарплаты в два раза, рабочий день десять часов, снижение числа штрафов и постройка общежития.
— Я вернусь из Стокгольма в декабре. Если не будет изменений, то подам государю документы с прошением о высылке всех вас в Сибирь, — закончил я свою речь.
Не знаю, напугал или нет, но Бурылин посверкал глазами, прошипел что-то себе под нос, как староверов всегда подвергали гонениям, но открыто возражать мне не посмел. За спиной у меня стояла парочка полицейских, да и своя охрана бдила.
— Приеду с проверкой, — еще раз с нажимом повторил я этому староверу и вышел из помещения.
Всю обратную дорогу до Екатеринодара я вел с Румянцевым беседу на тему того, как не нужно работать. Он своими глазами видел наши заводы в Петербурге, ему было что сравнить.
— Обязательно расскажи о своих впечатлениях в школе на уроке современной истории, — попросил Сашку. — И давай уже заканчивай статьи для немецких и английских изданий по витаминам. Материалов у тебя скопилось достаточно. Как закончишь, поедешь в Нижний Новгород с такой же комиссией. Я сам не смогу, надо готовиться к поездке.
Глава 31
В Петербург, чтобы решить вопрос с транспортом до Стокгольма, я выдвинулся в середине октября. Не такое это простое дело оказалось найти пароход. Предложенные маршруты были очень уж заковыристыми. Раньше самый распространенный был из Германии. Те, кому нужно было попасть в Норвегию или Швецию, предпочитали железнодорожный путь через Польшу к немцам, а оттуда морем в Стокгольм. Но в Германии продолжались рабочие волнения. Газеты напечатали информацию о революции и том, что власть в стране захватили рабочие. Хм… типа теперь у немцев будет «Великая Октябрьская революция»?
В общем, мне этот путь не подходил. Зимой же прямых рейсов по морю из Петербурга в нужном направлении не имелось. Серега поднял все свои связи. Из рекомендованного подходил пассажирский корабль, отправляющийся из Либавы. С возвращением обратно домой вариантов еще не было. И я уже сильно сомневался, что хочу попасть на ту номинацию. Кто только придумал раздавать премии в декабре?
Если бы не Серега, я бы уже давно на все плюнул. Гарантии того, что именно нам с Деевыми вручат Нобелевскую премию, нет. Номинанта на церемонии вполне мог заменить кто-то из российских дипломатов. А мне и дома есть чем заняться. Жаль, конечно, всего того, что я подготовил. Близнецы специально приезжали в Екатеринодар, чтобы пошить костюмы у Петрова. Я тоже заказал пять штук и фрак, поскольку мероприятие по вручению премии не ограничивается одним днем. Номинантов целую неделю развлекают. Чем именно, я даже не представлял. Но предполагалось, что на все эти мероприятия нужно иметь достойные костюмы. Деевых я сам придирчиво оглядел. Вручил каждому запонки и заколки для галстуков из новой коллекции. Неожиданно у меня «в хозяйстве» появился свой личный ювелир. Это Петров его привлек. Я, честно говоря, решил, что ювелир будет скучать. Не так много работы ему могли предоставить в провинциальном городе.
Как оказалось, я своих сотрудников недооценил. У меня не только парни подобрались уникальные, но и жены им под стать. Леночка, которая бывшая Чернова, а сейчас Уварова, просто дома с детьми сидеть не захотела. Нашла парочку подружек и с ними, при поддержке мужа, решила организовать производство ручных часов. Насколько это сложно, Елена Уварова не подозревала. Может, потому у нее все и получилось.
Тут еще сказался тот фактор, что некоторые наработки у нас уже имелись. За основу Леночка взяла мой фармакологических цех. Девицы там работают аккуратные. Отбираем мы девушек тщательно. Каждая проходит обучение. Предполагаю, что для фасовщиц не нужны знания по химии, но это была моя прихоть. Всем девицам давали первичную подготовку. Читать и писать они-то должны были уметь обязательно. Я им добавил еще основы химии и латынь. Курсы эти были короткими, рассчитанными всего на три месяца, но учениц хватало.
Текучесть кадров у фармакологов была огромная. Платил я, конечно, хорошо. Пятнадцать рублей в месяц для девицы — предел мечтаний. Не сравнить с зарплатой женщин Куваевской мануфактуры, где работа намного тяжелее, а зарплата в три раза меньше. А увольнялись наши фармакологи по двум причинам: выходили замуж (женихов вокруг было предостаточно), а особо подготовленных переманивали Румянцевы в Москву.