Пролог. ПРАВЕДНАЯ ГРЕШНИЦА
Чувства ушли внезапно. Только что каждая клеточка тела, сгорающего в огне, корчилась и выла от нестерпимой боли, и была эта боль самым страшным, что ей довелось познать за двадцать два года жизни. Лишь одно давало силу терпеть и не склоняться даже перед вечностью: осознание, что так надо. Если для свободы Сколена нужен пример бесстрашия и полного самоотречения - что ж, пусть будет пример Эвинны ваны Эгинар. "Что ещё я можно сделать во имя Сколена, Боги? Подскажите - и я не дрогну!" - могла бы гордо сказать она, если б не распались жирным пеплом на алкрифской площади её губы. Для боя нужно тело? А кто проверял-то? Может, хватит и яростного, не сломленного поражением и предательством духа? Когда решается судьба народов, когда чаши весов истории застывают в недолгом равновесии, сражаются и мёртвые - своим примером и своей славой.
Боль ушла, провалилась в никуда полная народа алкрифская Площадь Цветочниц. Амори не откажешь в остроумии: устроить казнь в месте с таким милым названием! Теперь и до площади, и до, тысячекратно проклятого, Алкрифа - дальше, чем от Алкрифа до любой точки Сэрхирга. Дальше, чем до мира Морреста - ведь и там обитают живые. Моррест... Дорогое имя было одним из немногих якорей, ещё удерживавших то, что осталось, от распада. Моррест и Сколен. Любовь и неисполненный долг.
Её дух оставался предоставлен сам себе недолго. Бесплотный, но неимоверно морозный ураганный ветер подхватил её, завертел щепкой в водовороте, она помчалась куда-то вдаль. Казалось, в бесплотном ветре собран холод всех зим от начала мира, вместе взятых. Чувство направления исчезло, ясно одно: её уносит от мира живых. От всего, что было дорого в недолгой жизни.
Морозный ветер бьёт наотмашь, он треплет, опрокидывает, тащит за собой, ему бесполезно сопротивляться. Хуже всего - пустота, будто ничего вокруг не осталось. Это творится с ней одной - или со всем миром? И есть ли ещё мир живых, или уже минула вечность, и пришло Последнее Время, и Справедливый, как учат жрецы, уже расплавил его, как восковую свечу, дабы сотворить нечто новое? Плохо, если так: ничего не исправишь и никому не поможешь. Хотя... Точно! Раз осознаёт себя она, значит, и мир стоит. Иначе не стало бы вообще ничего... А что было-то? С накатившим, и тут же схлынувшим страхом, она поняла, что вообще ничего не помнит - ни как её звали, ни кто она такая. Неужто совсем недавно она ходила по земле и была облечена в смертное тело? Не верится... А уж что она делала, и осталось ли что-то несделанное - она не помнила совершенно. Какая теперь разница? Пусть веет морозный ветер, стирающий память и уносящей вдаль от земных путей. С памятью уносится и разочарование, и боль потерь...
Ветер стих плавно, постепенно - и в то же время практически мгновенно. Только что её трепало и вертело, как попавшую в зимний шторм рыбачью шаланду - и вот вокруг оглушающая с отвычки тишина. Уютно, тепло, и ни малейшего дуновения ветерка. Она огляделась (и осознала, что оглядываться нечем, да и незачем - итак видно, что сзади, что с боков, что снизу или сверху) - и была потрясена открывшейся красотой. Ничего общего с привычным миром - интересно, а каков он был?
Она усмехнулась - точнее, только попыталась, лишний раз убедившись, что прежние привычки теперь бессмысленны. Нечем улыбаться и целовать, нечем почесать голову, да и самой головы - нет. Неуютно без привычной тяжести меча за плечом, но не на чем, да и незачем его носить. Жрецы рассказывали (а кто это такие - вспомнить бы), что после смерти каждый должен пройти по узкому мосту без перил, где будут взвешены все благие и дурные поступки. Если дурные перевесят, мост подломится под идущим, и он возродится к жизни в какой-нибудь низшей касте, или вовсе грифом-трупоедом, червём, свиньёй... Если же перевесят благие дела, и мост будет пройден до конца, человек вернётся в мир тем же, кем его покинул, или даже "пойдёт на повышение". А те души, что любовью к божеству, благими делами, или ещё как-то заслужили освобождение от круга перерождений, отправятся в неземной красоты сад, где будут вечно вкушать райские лакомства.
Ничего подобного! Никакого моста - лишь свирепый морозный ветер, способный растворить в бесконечности даже бесплотный дух. Никакого райского сада с праведниками, заслужившими вечный покой, что вкушают божественный нектар. Есть непонятное пространство, в котором, как за пеленой дождя, прячутся и очертания райского сада, и колонны да купола непредставимо роскошного дворца, и накатывающий на золотистый сверкающий песок тёплый прибой - такого молочно-тёплого, ласкового моря нет и на Хэйгаре, разве что в легендарном Сагантине, откуда пришли Харваниды. Есть и громадный пиршественный зал, где пируют павшие в боях воины. Есть и полный фантастически красивых фонтанов - тенистый сад, где праведников обступают семьдесят две прекрасные девы... И всё это соседствует между собой, одинаково подёрнутое дымкой - как разнообразные картины, прикрытые полупрозрачной кисеёй. А вот какие-то непонятные мазки цветов, переходящих друг в друга - будто шутник в День Цвета в честь Милостивицы Алхи взял и рассыпал разноцветные порошки красок - оказались первозданно яркими, кричаще пёстрыми и вызывающе безвкусными.
- А как же сад? - вырвалось у неё. - И где суд Богов?
Нет, не вырвалось: как можно говорить без губ, языка и гортани? Это напоминало эмоции прежней жизни - удивление, и немножко - разочарование. В тот же миг краски пришли в движение, будто тот шутник со смехом подбросил их в воздух, норовя обсыпать прохожего в белой рубашке. Миг - и сложился сад, белый от цветущих вишен, звонкая, как девичий смех, речка в каменистом ложе, вода в ней не по-земному чиста и холодна, на ветвях появились причудливые золотистые птицы, воздух наполнился их дивными трелями, зазвенела невыразимо прекрасная, чарующая музыка. Не обделённая ни слухом, ни голосом в прежней жизни, она обратилась в слух - ничего прекраснее она в жизни не слышала. Потом осознала, что музыка исходит от благообразных, одетых в просторные белые одежды существ, что перемещались, не приминая траву. "А как они поют-то?" - удивилась она, но миг спустя поняла: музыку они издают так же естественно, как живые - дышат. Она исходит от них, и каким-то непостижимым способом складывается в слова.
- Отныне ты в обители праведников, - услышала она. - Забудь тревоги, заботы и боль прежней жизни. Боги освободили тебя от цепи перерождений. Ты будешь вкушать райский напиток с нами.
Слова неизвестных потрясли до глубины души. Выходит, она достигла наибольшего, что доступно людям - освобождения от необходимости снова и снова возвращаться в полный страданий мир. Это - не затянувшийся бред погибающего сознания, а реальность - насколько может быть реальной этакая красота. Но как она оказалась здесь, в обители избранных?! Она прожила на свете не так уж много - двадцать два года - но грехов, вольных и невольных, за эти годы накопилось достаточно. Как ни крути, искавшие её по всему Сэрхиргу кетадрины в чём-то правы. Она и правда отвергла уготованную Богами судьбу, когда бежала из рабства. И потом... Разве достойно женщины носить мужскую одежду и оружие, восстанавливать справедливость? Да и долг Воина Правды она не смогла толком исполнить.
И уж вопиющим вызовом предопределённости стало восстание - и вся война за свободу Сколена, в которой она бросила вызов Амори. Харваниду, с рождения стоящему лишь на ступеньку ниже Богов. Другому Харваниду, Карду, она не смогла стать верной женой, и неважно, что отверг её он, а не наоборот, как неважно, почему вода от жары кипит, а масло вспыхивает, когда надо приготовить пищу. Важны только сами свойства вещей. Она даже не смогла сделать то, что доступно любой женщине - вырастить своих детей. Так какое право она имеет тут находиться?
- Ты находишься тут потому, что заслужила освобождение, - прозвучал новый голос, вроде бы совсем негромкий, но легко перекрывший остальные звуки. Он всколыхнул весь нереальный мирок, заставив его обитателей боязливо замереть. Непредставимая мощь - и непререкаемое право повелевать всем её миром. Она откуда-то знала, что их не меньше двух: её собственный и тот, откуда пришёл.... Как его звали? Не вспомнить.