Моррест шёл по палубе, мимо рядов скамей с гребцами. В море здесь они и ночевали в жару, дождь, шторм и мороз, здесь ели и здесь же спали. Только по нужде, и то по одному и под охраной, их отсоединяли от общей цепи, позволяя добраться до поганого ведра. Ещё до восстания Эвинны он бывал на такой галере - и пассажиром, и рабом-гребцом, и узником, и солдатом. Что ж, самое плохое - оказаться гребцом, тогда, наверное, уж лучше в рудники. По крайней мере, там не надо засыпать под холодным осенним дождём, и не захлёстывает волнами в шторм. Но сажать на вёсла государственного преступника не решились - верно, вспомнили, что именно восстание гребцов положило начало Гевинскому восстанию.
Вместо этого Морреста погнали в душный, провонявший немытыми телами и экскрементами трюм, в котором, похоже, раньше перевозили рабов. То ещё развлечение - несколько недель кряду сидеть на цепи, покидая трюм раз в день, чтобы добраться до поганого ведра. Ну и, конечно, в обоих случаях ни малейшей демократии: за провинность могут избить до полусмерти, за попытку сопротивления - просто прикончить. На сей раз в трюме он ехал один - остальное пространство завалили мешками с зерном, какими-то тюками, пахнущими свежевыделанной кожей и металлом, несколько бочек с чем-то жидким - похоже, что с самогоном. Придуманная Михалычем забава пошла в массы, с его лёгкой руки дрянная самогонка воспринимается как благородный напиток. Наверняка кому-то знатному везут подарки. А что в том мешке звякает - уж не золото ли?
Увы, мешки с зерном оказались слишком далеко от того места, где приковали единственного пленника. До самогона тоже было не дотянуться, да и как прикажете пить прямо из бочки? Ближе всего оказались мешки с какой-то золотой утварью, но толку-то от золотишка на корабле в открытом море, когда вокруг стража?
Морресту надели такой же, как в тюрьме, ошейник, цепь крепилась к прочной переборке. И тотчас же на палубе загремел барабан. Очумелые спросонья гребцы хватали вёсла и с плеском обрушивали их в воду. Нерасторопные или ленивые вскрикивали под ударами бичей.
Судно отошло от берега настолько плавно, что Моррест не заметил этого момента. Только лёгкое покачивание подсказало, что они прошли горловину бухты и оказались в открытом море. Впрочем, и само это море сейчас, в конце месяца Копьеносца или начале Посоха, спокойное и ласковое. Алкские корабелы знают, когда выходить, до осенних штормов они наверняка дойдут до...
А вот это интересно. С точки зрения безопасности пленника лучше всего было бы оставить в Алкрифе - даже сумей он выбраться из тюрьмы, куда он денется с острова? А на крошечном пятачке земли, плотно заселённом алками, однозначно не затеряешься. На Гевин или Хэйгар его точно не повезут, следовательно, либо Валлермайер, либо Вассет, либо, если уж особенно повезло, белхалгский Белдар. Но зачем? На материке на порядок труднее исключить возможность побега. Может, он оказался прав насчёт заложников, и кто-то сумел выторговать его освобождение? Вдруг... Пусть не Гестан с Гаррольмом, но гевинцы смогли взять кого-то важного?
Уже привычно звякнув цепью, Моррест поправил ошейник, поудобнее устраиваясь на грязном полу. Хоть бы соломы кинули, жадины! Факел унесли, и его обступила привычная же тьма. Кстати, о важных птицах. Помнится, когда он был советником, Амори презирал всех сколенцев без разбора. Но если только Моррест не выжил из ума, его забрал из тюрьмы верхний сколенец. Да ещё мальчишка. И, судя по выговору, простолюдин. Моррест уже достаточно овладел сколенским, чтобы по говору хотя бы примерно определять касту. Похоже, в предках у паренька не то кузнецы, не то оружейники. Кстати, ведь и охрана звала его Барген. А на заводе, говорил Михалыч, он оставил за себя какого-то Баргена с "золотой головой". Выходит, на одном с ним корабле - преемник попаданца, обеспечившего алков огнестрелом. Но зачем Амори решил рискнуть столь ценным кадром? Может, сколенец в опале, и теперь его отправляют в ссылку? А его - заодно переводят в какую-то новую тюрьму?
Гадать можно до бесконечности, одёрнул себя Моррест, прислушиваясь к плеску волн за кормой. Слишком много неизвестного. Пока не прояснится, куда и зачем его везут, что-либо планировать бессмысленно.
Утро застало корабль в открытом море. В сапфирово-синем мире, где не было ничего, кроме воды и безоблачного неба, хлопал на ветру большой парус. Земли Барген не видел - возможно, вон то крохотное пятнышко она и есть, но далёкая суша это или просто облачко - не понять. Хотя матросы наверняка знают, где находятся.
- Алк Морской с вами, Меситор-катэ, - увидев коренастую фигуру командира воинов, поздоровался сколенец.
- Алк Морской и с тобой, - чуть насмешливо, всё-таки он не сколенец, а алк, и притом довольно высокой касты, произнёс воин. Но в целом его хриплый, низкий голос звучал доброжелательно. Алк знал, что перед ним раб-сколенец - но знал и то, что король поручил ему ехать к бывшему Императору с каким-то секретным делом. Следовательно, не стоит так уж открыто демонстрировать своё превосходство. Но и унижаться перед выскочкой - не с чего. - Как спалось, Барген?
- Хвала Пеннобородому, прекрасно, - назвал один из эпитетов Алка Морского Барген. - А как там наш подопечный, не сбежал ещё?
- От нас не сбежит, - усмехнулся алк. - Да и куда ему деваться-то, парень? Это же корабль, не суша. А в море не забалуешь! Сидит себе на цепи, гадает, зачем из тюрьмы достали! Будем что-то говорить ему?
- Вообще-то интересно посмотреть - любовник Эвинны всё-таки, - усмехнулся Барген. - Любопытно, на что клюнула сколенская ведьма?
- Как всегда, - ухмыльнулся алк. - На то, что между ног. Говорят, у Карда с этим совсем плохо, ха-ха!
Контакт был налажен, и оба - алк и сколенец - дружно рассмеялись. Посланец короля оказался пареньком очень даже ничего - естественно, для сколенца, и притом раба, наверняка с клеймом на заднице. Алк даже милостиво протянул "начальнику" флягу с деликатесом - новомодным напитком, запущенным в оборот всё тем же мастером Михалисом. Не касаясь фляги (мало ли - вдруг алк почувствует себя "осквернённым" и затаит злобу) губами, сын кузнеца влил в рот жгучую жидкость, с усилием протолкнул её в глотку. В животе словно взорвался кувшин с порохом, на глазах выступили слёзы. Зато настроение существенно улучшилось. Алк удовлетворённо крякнул и сам сделал большой глоток - по части питья горячительных напитков он был куда крепче Баргена, да и с иномировым самогоном дело уже имел. Жизнь стала ещё прекраснее, хотя куда уж дальше...
Придерживаясь за стены и поручни, они спустились вниз. После свежего воздуха и солнца на палубе, да глотка крепкого зелья, ароматы рабского трюма разили наповал. Особенно Баргена - парень отчётливо почувствовал тошноту. "Хорошо хоть, не завтракал ещё" - подумалось ему.
Лучи солнца упали в приоткрытый люк, осветив бледного, грязного, исхудавшего узника. В остальном он впечатления сломленного неволей не производил: крепкие руки, уверенный, совсем не испуганный и не сломленный взгляд блестящих глаз, пальцы, вцепившиеся в цепь. В его взгляде не было ненависти - точнее, она обильно присутствовала, но не такая, как, например, у гребцов. Не отчаянная и затравленная - а спокойная, деловитая и осмысленная. И оттого на порядок опаснее. Несмотря на хмель, алк подобрался, со свистом выскользнул из ножен меч, да и сам Барген положил руку на рукоять кинжала.
- Уберите ножик, уважаемый, - с издевательской вежливостью произнёс Моррест. - А то порежетесь ненароком, больно будет...
Повисла пауза. Барген забеспокоился: если алк сейчас не выдержит, ему придётся выбирать между плохим и совсем плохим - то ли драться со свободным, да ещё алком, что преступление само по себе, то ли дать убить сколенца и тем разрушить замысел короля. К счастью, благоразумие возобладало. Видимо, вспомнив о том же самом, Меситор рывком вбросил меч в ножны и уселся на мешок с зерном.
- Тебе первому больно станет, ублюдок, - будешь много болтать, башки недосчитаешься.