— Ник, боюсь, пока ничем не смогу помочь.
— Я всё поминаю, Алекс, и не тороплю тебя. Просто… когда придёт время, скажи. Хорошо?
— Хорошо.
На этом мы и разошлись, правда, пришлось ещё пообещать, что завтра на тренировку точно приду. Ник грустно улыбнулся и пошёл домой. По его лицу было видно, как трудно ему дался этот разговор. Он хотел помочь тому парню, но и не хотел причинять мне боль. В таких вопросах просто невозможно угодить каждому. Так или иначе, мне всё равно будет неприятно вспоминать события тех дней. Но раз ты чувствуешь боль, разве это не означает, что живёшь? Что ты ещё не умер, и по твоим венам течет кровь? Я знаю… мне надо просто переступить ту черту и начать снова дышать. Чтобы помочь парню, я должен сам преодолеть этот барьер. И в этом мне поможет мой огонёк. Хм, и когда я начал считать его своим? Кажется моя собственическая натура проснулась раньше меня.
В том, что я собственник, убеждался каждый день. Олимир всегда был рядом со мной, постоянно заставлял меня улыбаться. Он, словно солнышко, вытеснял из меня темноту, заполняя своим светом и звонким смехом. И мне нравилось это. Каждое утро я начинал с улыбки, которую дарил всем. Лишь однажды, спустя два месяца, она пропала. Причиной стала операция папы.
— Всё будет хорошо, сын… всё будет хорошо… — проговорил отец, смотря в одну точку. Он не старался успокоить меня, скорее всего, он это говорил для себя.
Но опять я не мог ему помочь… подержать его. Я такой бесполезный. Но зато мой Оли сразу же понял, что что-то случилось. Он не стал выпытывать, а спокойно ждал, когда я сам всё расскажу. Некоторое время мы просто молча с ним, бродили по улицам, пока я не решился.
— Не нужно так сильно переживать! — улыбнулся Оли. — Всё будет хорошо. Тебе следует успокоится и отвлечься. Пойдём лучше послушаем скрипача.
— Он не играет, а фальшивит.
— С чего ты это взял? Тебе сегодня всё не то! Может быть, и я тебе надоел? — О нет, мне только истерики не хватало! Нужно что-то срочно делать.
— Пошли, я тебе докажу.
Я схватил Оли за руку и потянул к тому парню, который так любил издеваться над скрипкой и моими нервами. Наверное у меня был слишком злой вид, потому что парень без лишних вопросов отдал мне инструмент.
Первым делом, я настроил скрипку под себя, затем прошёлся смычком по струнам, вырывая нежную мелодию струн. Знаете, некоторые говорят, что скрипка только плачет, она не умеет веселиться или быть нежной, многие думают, что её удел лишь слёзы и боль. Это ложь. Она будет такой, какой её захочешь видеть ты, а мне хотелось нежности и счастья. Я хочу видеть улыбку отца, слышать звонкий смех папы и чувствовать любовь своего огонька. Именно это я передавал всем, вырывая смычком нежную, а иногда даже игривую мелодию. Нота за нотой срывались из-под моих пальцев и уносились ввысь. Моя мелодия то просила, нежно протягивая руки, то, словно срываясь с обрыва, падала вниз со звонким смехом. Скрипка умеет не только плакать, но и смеяться, любить. Она может быть такой, какой нужна тебе…
В себя пришёл после того, как услышал громкие аплодисменты. Открыв глаза, увидел счастливое лицо Олимира. Ради этого можно играть вечно.
— Пошли? — спросил я, отдав инструмент хозяину.
Оли кивнул и обнял меня за талию. В последнее время, мы очень часто так ходим, обняв друг друга. Мы бродили с ним весь день, разговаривая ни о чём, а вечером пошёл снег. Такой белый, чистый, он спокойно падал вниз, укрывая деревья, дома, прохожих.
Огонёк грелся в моих руках, запрокинув голову и закрыв глаза. Маленькие снежинки ложились на его пушистые ресницы, румяные щёки и такие красивые губы. Он казался особенно очаровательным, словно сотканным самой природой. Невольно я потянулся к его губам, они были мягкими, сочными. Мои руки переместились на его затылок, зарываясь в бело-рыжем водопаде. Но этого мне было мало, его робкий, неумелый ответ просто снёс все стены и преграды. Мой язык проник внутрь, исследуя и завоёвывая территорию. Я целовал его долго, словно пытаясь утолить жажду… я пил его. И смог оторваться только тогда, когда не хватало дыхания. Тяжело дыша, заглянул в туманные очи Оли.
— Если извинишься, я тебя тресну! — проговорил Оли, ещё сильнее прижимаясь ко мне.
— Понял, извиняться не буду.
Я обнял своего огонька и уткнулся носом в его волосы, они пахли росой. Я сделал глубокий вдох. Да, мой Оли пахнет утренней росой, и если кто-то скажет, что роса не имеет аромата, то поверьте, вы просто не умеете дышать. Я тоже раньше не дышал, не знал как, а теперь дышу… дышу полной грудью и чувствую запах моего огонька. И теперь я понял: я жив. Спасибо мой огонёк, ты научил меня дышать.
— Малыш, пора домой. Ты уже весь продрог.
— Алекс, ты меня не бросишь?
Вопрос прозвучал неожиданно, отчего я немного завис.
— Нет, что за вопросы?
— Даже после того, когда узнаешь кто мой отец?
— А ты меня бросишь, если узнаешь кое-что из моей жизни?
— Нет! Никогда не брошу!
Его глаза горели искренностью и преданностью, убеждая, что он не врёт. Я верил ему не разумом, а сердцем. Именно ему в эти минуты и нужно доверять.
— Я тебя тоже не брошу, и об этом мы уже говорили.
— Алекс! — меня кто-то окликнул, а повернув голову, увидел как к нам бежит Ник. — Алекс! Ты мне нужен!
— Вы знакомы? — тихо спросил Оли, удивлённо глядя на брата.
— Да, мелкий, — ответил ему Ник, щёлкнув по носу.
— Ник, зачем я тебе понадобился? — поинтересовался я.
— По работе. Только давай сначала отвезём домой Оли, а потом я тебе всё расскажу.
— Я не поеду домой! Я с вами! — воскликнул Оли, забавно надув губы.
— Огонёк!
Но огонёк нас даже слушать не стал, пришлось брать с собой. Естественно, при нём Ник ничего толком не сказал. Но картинка более-менее ясна. Молодого омегу изнасиловали, причём очень жестоко, но говорить пострадавший отказался, объясняя это тем, что не хочет ставить под удар своих родителей. Этот случай десятый за месяц.
Мне стало дурно: десять человек подверглись насилию, и только одного удалось спасти. Остальные покончили жизнь самоубийством. РСБ просто не успевала, как только поступало заявление, они мчались на всех парах, но увы, пострадавшие себя убивали.