- Что именно? – Патрисия подобралась.
- Устюжанинов пишет о жителях многих миров, о духах и колдунах. Кощунственные вещи для автора, воспитанного в православии, но сын священника быстро освоился в вопросах мультикультурализма.
- Покажи!
Соловьев встал, принес целлофановый пакет, с которым пришел, и вытащил из него увесистый сверток.
- Это подлинник, поэтому местами текст трудноразличим, страницы нуждаются в реставрации, но я знаю, что ты умеешь быть аккуратной.
- Это и есть сюрприз, о котором предупреждала Адель? – Пат смотрела на сверток, не решаясь к нему прикоснуться.
- Не знаю, что она там напророчила, но, похоже, для нее это как раз сюрпризом не стало. – Вик сам развернул газетную обертку и осторожно выложил на стол пергамент мадагаскарского сурабе: - Хочешь, зачитаю вслух?
Пат кивнула, и он принялся со всеми предосторожностями переворачивать хрупкие листы. Между ними неожиданно затесался листок, где столбцом перечислялись продукты: молоко, сыр, яйца… - дальше Пат прочесть не успела.
- Это список для покупок? – спросила она. – Дай сюда, не хочу, чтобы ты голодал.
- Это Мила составила.
Для Милы быть доброй самаритянкой не очень хотелось, но идти на попятную Патрисии не позволила гордость:
- Я передам кому-нибудь из дежурных, чтобы купили в городе, - и она протянула руку.
- Спасибо.
Соловьев вручил ей бумажку. Почерк у Милы был ровный, читаемый. Пат сунула лист в карман джинсов.
- Текст написан несовременным языком, - сказал Соловьев, ведя пальцем по желтоватому пергаменту, - поэтому уточняй, если что-то будет не понятным, уточняй.
- Договорились.
- Тогда слушай, - и Соловьев принялся медленно, с хорошей артикуляцией зачитывать заметки Устюжанинова:
«А еще Ракутумалала сказывал, что в их деревне жил и теперь още живет старик по имени Патса Одинец, ходящий сквозь камни, покоящиеся за окоёмом. Бывает, сядет Патса на восходе лицом к встающему солнышку и сидит так, погруженный в думы – день сидит, ночь и еще один день. Видит Патса то, что скрыто от разумения нашего, и ведает то, что открыто лишь праотцам.
Ракутумалала сказывал, что Патса явился в наш мир под дурной звездой фади, и деревенский шаман умбиаси увидел в нем предвестника злой судьбины. Чтобы избежать напастей, грозивших обрушиться на весь род его, шаман приказал младенца лишить живота, ежели будет на то воля Отца небесного. Но убить его надо было очень хитро. Допреже новорожденного поклали на порог загона, а посля отворили ворота и погнали быков зебу на пастбище.
Таков жестокосердый обычай местного племени. Если младенец выживает после ужасных испытаний, далее его растят без страха. Патса выжил, но бык раздавил ему ножку, которую шаман отрезал, дабы избежать лихоманки, а рану смочил зельем и зашил. Мальчик и это снес и още прожил два лета, посля чего шаман для надежности нарек его Патсой Одинцом. Патса означает «морской рачок» (креветка), а Одинец он потому, что одноногий.
Люди здесь верят, что злые духи ни за что не смогут заколдовать «рачка». Несть им таким числа в океане, да поди сыщи среди них «одноногого», ибо ног у морских рачков десять.
Претерпев мучения и возмужав, Патса Одинец жил неубого, и прославился тем, что душа его, в силу дурного знамения, еженощно уходила за окоём, а посля он и сам стал туда уходить да вещать о том, где что лежит, что кому кто сказал, что завтра будет, а что вчера было. Не шаман он был, а шаманский колдовец амбаниандра, «странник, видящий издалека». Колдовец он был знатный, хотя сей науки никогда не учил, а ворожил по наитию. По его указу охотники били дичь, а ежели кому надоть было денег для ярмарки коли зебу издох, то Патса указывал, где землю копать. Люди копали, имали серебро и злато, что разбойники морские допрежь сего прятали, и шли покупать зебу. А ежели учинялися где споры, Патса и рассудить мог. За ту его послугу несли ему в дом и еду, и холсты. Всегда сыт был он и пьян в меру.
Подивился я, что такие чудеса бывают, и Ракутумалала обещался свести меня с Патсой, дабы я сам во всем убедился. И запряг он быка в телегу, и поехали мы в ней по дороге до самого берега окияна, а далее – на лодчонке на остров Нуси, где жили родичи Ракутумалалы и сам Патса Одинец.
Патса встретил нас задумчиво, выслушал, но протива правила не предложил разделить стол и кров. Сказал: «Уедешь скоро ты, любимец Бога нашего, милостивого Андрианаманитры. Уедешь и не вернешься»
«Откуда знаешь ты, что собираюсь я в Капштат?» - изумился я и получил ответ: «Ты - Язык бога, глаголешь истины, сохраненные в веках. А я – Глаз бога, который видит истины, что тебе суждено глаголить. А посля тебя придет праправнук правнука твоего, который станет Рукой бога, отсекающей лишнее. Все завязано в круг, подобно свившейся змее, и колом ходит».
Отвел меня Патса в пещеру, где стоял сундук, набитый золотом, и отдал мне тот сундук со всем его содержимым. «Вот тебе золото, чтобы ехал ты в Капштат и посля домой, в те края, где родился. Но прежде дай слово, что отвезешь кинжал заморский в храм, что спрятан в горах Анкаратры, и слово свое сдержи неоплошно».
«К чему мне увозить кинжал?» - спросил я и получил ответ: «Да чтоб иное от него беспокойство не отрыгнулося тебе. Кинжал создателя сущего, светозарного Андрианаманитры, опасен в руках неумехи, ужо лишил он тебя руки, а будет още худо, коли не послушаешь речей моих. Так пущай лежит он себе на святой земле, а ты поезжай покойно на север».
«Откуда знаешь, что его судьба лежит на севере?» - вопросил Ракутумалала. Он был недоволен, ибо хотел отдать за меня дочь свою, дивную Ралалу.
«Мне все ведомо, - ответил Патса. - И клады зарытые, и кости, что в земле спят, и письмена, что еще не написаны, а лишь дыханием с небес веют да в самые уши писарей вложены будут. Ибо живу я на три мира: нижний, срединный и небесный».
Я взял сундук, взял монеты, и обещал, что посля свадьбы с Ралалой отвезу обещанное в храм. Мне кинжал ужо был без надобности, а Ракутумалала не желал его даже касаться, так его Патса испужал присказом своим, и следовало везти самому.
«Веруешь теперь, что живу я меж мирами и хожу там, куда захочу?» - спросил Патса.
И ответил я, что верую…»
Соловьев остановился, дочитав до конца второй страницы.
- Ну, как, все было понятно? – спросил он. – Не кажется ли тебе, что Адель – это амбаниандра, «странница, видящая издалека», как и Патса Одинец?
- Не знаю… - Пат, честно говоря, кое-какие детали упустила, но не призналась. Общий смысл был ей ясен. – Там дальше сказано, что стало с Патсой?
- Нет, не сказано. Но судя по всему, он прожил хорошую, насыщенную жизнь, и никто его не боялся.
- Не боялся, потому что ему отрезали ногу в младенчестве. Я же верно услышала? Ты предлагаешь и у Адель что-нибудь отрезать?
- Нет, конечно. Просто относись к ней как к нормальному человеку. Видеть то, что за гранью, ходить туда – это нормально для таких, как она. Адель живет на три мира, а может, и больше, и это тебе следует просто принять.
- Я запуталась, Аш, - Пат понурилась. – Скорей бы все это закончилось. Как ты считаешь, нож и зеркало действительно на Мадагаскаре, Загоскин не солгал?
- Загоскин – собиратель артефактов. Он верит, что все три устройства должны воссоединиться, и в этом наши желания совпадают. Ведь тебе тоже нужна эта тройка целиком. Сделать современные аналоги ты не успеваешь, да и Вовка с Милой не могут больше ждать. Остается надежда, что все мы пересечемся в Анкаратре, и эта последняя игра сложится в нашу пользу.
- Значит, Мадагаскар – ключевая точка?
- Значит, так.
- Но это огромный риск в условиях полнейшей непредсказуемости!
- Если ты найдешь другой, более легкий способ, я тебя поддержу. Но если не найдешь, я тоже поддержу тебя. Завтра-послезавтра приедет Лис, и мы послушаем, что он скажет.
- Мадам, простите! - в кухню всунулся охранник.
Это был молодой безусый паренек с круглым скуластым лицом и приземистой фигурой спортсмена-борца, его звали Радмир Набиулин. Он тоже был новеньким, как и няня, не отслужил при Патрисии и двух месяцев и постоянно смущался, не успев привыкнуть к своей роли-тени. Не удивительно, что пятилетняя Адель читала его как раскрытую книжку с картинками.