Довгур выслушала сей спич с насмешливым выражением лица.
- Быть может, вы и патриот, Геннадий Альбертович, но вы не ученый. Вы – падкий на сенсацию человек, готовый использовать служебное положение для сомнительной славы дешевого искателя приключений.
Он смело перебил:
- Простите меня, но это просто подло! Вы не смеете меня оскорблять. Я вовсе не собираюсь выдавать ваши секреты, но истина – она жжет мне сердце! Как можно молчать? Как можно скрывать подлинные летописи русов, хазар, гуннов, которые переворачивают все, что мы полагаем значимым? Да те же буковые таблички с полиэтническими руническими надписями! Мир отказывается признавать, что в те далекие времена так называемые «варвары» имели и письменность, и науку. Что мы читаем в энциклопедиях? «Писцами Аттилы были не гунны, а римляне». Но тюркская руническая письменность гуннских булгар, известная по надписям в Болгарии, была занесена в Европу именно гуннами! А рунический текст «Китоврасовых Вед»? А «Путник волхва Златояра»? В «Путнике» 46 табличек – не надо публиковать их все, если боитесь проговориться про «Белое солнце» и прочие секреты – но опубликуйте хотя бы часть! Зачем скрывать?
- Хотя бы затем, что по полету вашей мысли противник быстро догадается, в каком направлении ведутся наши перспективные разработки. Вам только кажется, будто эти тексты сами по себе ни на что не намекают. Очень даже намекают! И если сейчас станет известно, какие именно жемчужины хранятся у нас под спудом… Вам ведь известна судьба ваших предшественников, рачителей древнерусской мудрости, пытавшихся опубликовать что-то из своих находок? Имена Сулакадзева, Дубровского (*) разве ни о чем вам не говорят?
- Их оболгали! – воскликнул Белоконев.
- Вот и ваше имя точно так же измажут дерьмом, потому что борьба за влияние никуда не делась, - жестко отрезала Довгур. – Вас, к примеру, разве не напрягло, что ваша безудержная радость по окончанию «архивных раскопок» подозрительно совпала с попыткой саботажа проекта «Циклон» и покушением на Владимира Грача?
Геннадий сник. За Грача он искренне переживал. Думать, что невольно он стал причиной его неприятностей, было больно и стыдно.
- Вы даже не представляете, чего нам с Патрисией стоило защитить вас от обвинений! Вас хотели упечь до конца ваших дней, и я не шучу. Именно так бы звучал ваш приговор, если бы нам не удалось отстоять вас перед кураторами.
- Но я прошел полиграф!
- Нет, вы, Геннадий Альбертович, должны сказать спасибо мне и мадам Долговой, а не полиграфу! Это мы бились за вашу невиновность. Ну, и счастье, конечно, что Грач сумел предугадать, куда будет направлен удар, и умело избежал его. Если бы он погиб, вас бы ничто не спасло. Как и меня, несущую ответственность за утечку.
- Я все осознал, - тихо произнес Белоконев. – Я могу идти?
- Идите, - Довгур отпустила его взмахом руки. – И будьте, наконец, осторожны, черт вас возьми! Не забывайте, ради чего вы здесь. И на кого работаете.
Белоконев понуро покинул начальственный кабинет.
Офис Третьего отдела, занимавшегося информационным сопровождением Проекта, находился на первом этаже подземного бункера, на самой поверхности, поэтому путь от порога до выхода не отнял много времени. Выбравшись на свежий воздух, Геннадий огляделся, щурясь на солнце, и направился в небольшой сквер. Конечно, надо было возвращаться к себе и провести ревизию документов – вдруг обнаружится еще какая-нибудь крамола, но после устроенной выволочки не было ни сил, ни желания.
В сквере возле детской площадки стояли лавочки. Детей у сотрудников «Ямана» было немало. Здесь жили семьями, начальство приветствовало традиционные ценности.
Сам Геннадий был бездетен, и с женой у него по возвращению из Антарктиды как-то совсем перестало складываться. Сначала она обрадовалась, что муж выжил под обломками астероида, но потом ее все стало раздражать.
Вопрос был даже не в журналистах – их удалось отвадить достаточно быстро, но маленький поселок, где они жили, не терпел суеты, и вся жизнь в нем вынужденно текла нараспашку. От сплетен и пересудов было негде скрыться. Из школы Белоконев уволился: на его место, считая его погибшим, нашли другого учителя истории, а драться за часы не хотелось. Его полгода гоняли по допросам, а в дом зачастили подозрительные люди, совавшие нос не только в ящики письменного стола, но и в кухонные шкафы и в мешки с картошкой. Соседи судачили, задавали вопросы жене, мотая ей нервы, деньги в семье заканчивались... Геннадий предлагал уехать, но жена не соглашалась: хозяйство, корова, куры – все требовало пригляду. Тащить их куда-то «на выселки», как она выражалась, было проблематично.
В Межгорье, когда Пат пригласила его присоединиться к Проекту, жене тоже не понравилось. Привыкшая к простору среднерусских равнин, она чувствовала себя на окруженном горами пятачке как в клетке. Да и коров в «Ямане» не держали. Поэтому Белоконев был вынужден жить на два дома, мотаться между Башкирией и Поволжьем и с каждым годом все отчётливее видеть, как рушится его семья.
…На скамейку рядом с ним присел Андрей Семенченко, в некотором роде – коллега. Семенченко был лингвоэтноисториком, и сферы их интересов частенько пересекались. В «Ямане» Семенченко занимался расшифровкой надписей, обнаруженных на стенах антарктического храма, но Геннадий, общаясь с ним, быстро смекнул, что помимо обширных знаний в своей сфере и феноменальной эрудиции, Андрей Игоревич обладал и кое-чем еще – а именно потрясающими источниками информации, недоступными простым смертным. Видимо, лингвист унаследовал от отца и деда не только филологические таланты, но и обширнейшие связи в самых разных кругах. Это, конечно, вслух не обсуждалось, однако всем было известно, что только благодаря Семенченко Третий отдел получил доступ к редким коллекциям рукописей из Строгановской библиотеки, давно считавшимся утраченными и даже перешедшими в разряд мифических. (**)
Сейчас Семенченко почему-то находился не в отделе, на работе, а гулял с ребенком и бездельничал. У Андрея было двое детей. Его пятилетний сынишка в данный момент играл на горке с дочкой Патрисии Аделью, а старший, наверное, был в школе. Белоконев заходил однажды в ту школу – современная обстановка и оборудование в виде электронных досок его потрясли. Небо и земля с его поселковой альма-матер, где даже туалет до недавних пор размещался на улице.
- Добрый день, - приветствовал его Семенченко.
- Добрый, - с печалью в голосе отозвался Белоконев.
- Что-нибудь случилось? Вы сами на себя не похожи.
- Получил нагоняй от Ирины Михайловны. Ничего особенного, но неприятно.
- Ирина умеет шороху навести, - кивнул Семенченко, - но она тетка не злобная и отходчивая. Особенно на фоне иных умельцев портить жизнь.
- Вашими молитвами, как говорится. А вы чего гуляете? - спросил Геннадий, зная, что Андрея Игоревича в обычные дни никогда не удавалось застать праздным. Львиную долю суток он неизменно посвящал работе.
- Да вот, - Семенченко вздохнул, - образовался внеплановый выходной. Все из-за вчерашнего переполоха. В Яман слетелись люди из контрразведки, «Ваську» перевели на боевое дежурство, а наш отдел отправили по домам, чтобы под ногами не путались. Я бы и дома поработал, но они забрали всю технику.
- Технику-то зачем?
- Ищут утечку, наверное. А может, это стандартная процедура, когда случается что-то из ряда вон. Последний раз нас так шерстили после покушения на Грача. Наверное, и вчера что-то произошло.
- Что?
- Мне не сказали.
- Понятно, - вздохнул Белоконев. – Довгур меня тоже проверяла, но делала все сама. Устроила обыск.
- Подозреваю, что настоящий обыск у вас еще впереди. И ждите требования явиться на допрос.
- Допрос? – перепугался Геннадий. – Это еще зачем?
- Допрашивают всех, кто выезжал из Межгорья за последние три месяца.