- Да это ж почти все!
- Вот именно. Меня тоже допрашивали, хотя я лично не выезжал, а просто имел неосторожность позвонить на Большую землю из города одному из своих коллег.
- Вы меня пугаете. И как долго этот паралич будет продолжаться?
- Не знаю. В прошлый раз на все ушло двое суток, потом хотя бы разрешили вернуться к работе. Надеюсь, что к завтрашнему вечеру все утрясется, хотя оперативники, лезущие во все щели, будут мотать нам нервы гораздо дольше. Впрочем, нет худа без добра. Я пользуюсь возможностью пообщаться с семьей. Дети у них, к счастью, вне подозрений.
- Семья – это важно, - согласился Белоконев.
- Я еще хотел встретиться с прибывшим в Яман профессором Загоскиным, но меня к нему не пустили, - пожаловался Андрей Игоревич. - У вас, случайно, нет на него выхода?
- У меня? - поразился Белоконев. - Да откуда! Уж коли вы не смогли... А почему вас не пустили?
Семенченко пожал плечами:
- Не велено. А мне хотелось бы знать, нет ли у Загоскина других текстов, аналогичных надписям на рукоятке кинжала. Он же наверняка их искал, чтобы уточнить и расшифровать. В книге «Встреча с вечностью на двенадцати холмах Имерины» нет упоминаний о чем-то подобном. И мне кажется это странным. Мне вообще вся эта книга показалась странной от начала и до конца.
- Почему?
- Не похоже, что ее писал лингвист. Автор утверждает, что провел годы за расшифровкой древних табличек, но не приводит ни строчки из сделанного перевода. Нет ни фотографий изначального текста, ни ссылок на другие работы. Книга эта – сплошная беллетристика. В ней нет ничего ценного, однако Загоскин, как я слышал, утверждал, будто остался всего один экземпляр, и это огромное горе. Разве не странно?
- Содержание могло исказиться из-за диффузии, - осторожно предположил Геннадий.
Семенченко, выражая сильное сомнение, сморщил лицо и вытянул губы в трубочку:
- Ну нет. С испорченной книгой автор тем более не носился бы как с писаной торбой. Рискну предположить, что изначально Загоскин напечатал единственный экземпляр. Выходных данных в книге нет – ни имени редактора, ни тиража, ни даты подписания в печать. Какая-то кустарщина. Я планировал задать ему несколько вопросов в том числе и по этому поводу, но, как видите, меня не пустили. Может быть, не желают, чтобы я провоцировал его на нестандартные ходы, возбуждая подозрительность.
- Вы ему не доверяете?
- Похоже, что не я один. Вам, кстати, я тоже не советую верить Загоскину на слово. Не болтайте при нем лишнего, если вдруг появится возможность поговорить.
- С чего бы это? – нахмурился Белоконев. В памяти еще были свежи нападки Довгур, и новые наставления в том же духе вызвали в нем естественный протест, хотя обычно он к советам Семенченко прислушивался.
- Подозрительный он, - заявил Андрей. - Его рассказ о том, как Солнечный нож волшебным образом пропал у него из шкатулки, мне очень не понравился.
- Артефакты не могут себя так вести?
- Я плохо разбираюсь в поведении артефактов, но если не приписывать им изначально божественную природу, а рассматривать как обычные устройства, то они не должны сами собой перемещаться с одного места на другое. Это противоестественно и не оправдывается известными нам свойствами этих объектов, почерпнутыми из тибетских списков Ульянова и каменной летописи из Антарктиды, расшифрованной к сегодняшнему дню.
- По-вашему, Загоскин сам куда-то переправил Дри атонг?
Семенченко кивнул и выдал очередной совет:
- Я бы на вашем месте покопался в истории пурбы Воронцова-Рериха, которую Москалев приобрел на аукционе Сотбис.
- Да уж я копался... - начал Геннадий, но вдруг встрепенулся: - Погодите! Неужели вы считаете, что у Загоскина была в руках именно Воронцовская пурба, которая потом попала к Москалеву?
- Думаете, нереально?
- Ну... есть там любопытная строчка в аукционном провенансе (* истории продаваемого предмета), что продавец приобрел пурбу Воронцова-Рериха у семьи русского эмигранта в 1972 году во Франции. Иван Петрович Загоскин в том же 1972 году был в Париже... так что предположение, что за анонимным владельцем лота скрывался именно Загоскин, совсем уж отвергать нельзя. Во всяком случае, до проверки, но... Но тогда получается, что на Мадагаскар Загоскин прибыл, имея в багаже пурбу! Он не находил ее в пещерном храме Анкаратры?!
- Не находил, - кивнул Семенченко. - И в запретный храм жрец привел его исключительно потому, что Загоскин предъявил ему кинжал. Согласитесь, это звучит логичнее, чем оправдание, будто перед ним сами собой распахнулись двери из-за того, что он сносно болтал на местном наречии. Сказки про «Руку Бога» прекрасны, но неправдоподобны.
- Но если Загоскин привез пурбу, чтобы оставить ее в храме, как его отец оставил там Зеркало, то почему же не оставил?
- Может быть, напугался того, что с ним произошло? А может, пожадничал. После землетрясения на Яве он стал чего-то опасаться и пурбу спрятал в сейф. Когда же новость об артефакте всплыла и к нему стали проявлять интерес всякие разные личности, он окончательно струсил и избавился от артефакта.
- Избавился, продав на аукционе?
- Если действуешь через аукцион, то не тратишь время на поиск надежного покупателя, да и деньги на торгах можно выручить неплохие. Плюс ко всему, Сотбис по желанию не выдает имена клиентов – ни тех, кто выставляет на торги антикварные вещицы, ни тех, кто их покупает.
Белоконев хмыкнул, признавая, что в логике Семенченко трудно отказать. Его цепочка умозаключений не противоречила известным фактам.
- Поэтому и говорю, чтобы вы не больно-то откровенничали с Загоскиными. Их цели непонятны, а сами они постоянно врут. Во всяком случае, так поступает профессор. - Семенченко помахал рукой сыну, подзывая его и давая тем самым понять, что собирается уходить по своим делам. – В общем, проявляйте разумную осторожность, особенно с учетом, что у нас гостят грозные ребята из ФСК.
- Хорошо, - сказал Геннадий, - я обдумаю эти моменты.
- Обдумайте, конечно, - одобрил Семенченко. - Вы не слышали, когда мы уезжаем на Мадагаскар? Пат ничего вам не говорила?
- После вчерашнего форсмажора я ее даже не видел. Но думаю, точно не завтра. Пока нет полной ясности с поездкой в Антананариву, я надеялся найти время, чтобы смотаться домой. А может, еще и в Питер успел бы заскочить.
- Это вряд ли. Поселок на строгом карантине. – Семенченко поднялся, увидев, что сынишка уже бежит к нему вприпрыжку, размахивая на ходу руками. – Но вы не расстраивайтесь. Когда Проект завершится и завесу секретности приоткроют, работать станет гораздо проще. Можно будет и о диссертации подумать.
Это звучало чудесной музыкой. Вот только Геннадию слабо верилось, что Проект прикроют. Разве что после дождичка в четверг.
(Сноска. *Александр Иванович Сулакадзев – русский библиофил, коллекционер рукописей и исторических документов, историк и археограф-любитель (1771–1832). Долгие годы он собирал коллекцию старинных рукописей, ездил по монастырям, работал с подлинниками летописей и кодексов, изготавливая с них списки и копии. В конце жизни издал каталог своей коллекции, в которой насчитывалось более пяти тысяч литературных памятников, датируемых от первых веков нашей эры и до пятнадцатого. Вокруг деятельности Сулакадзева никогда не утихали бурные споры. Существование древних (рунических) памятников, включая известные «Велесову книгу», «Песнь Бояна», «Жарослава», «Идоловид» и др., подвергали сомнению и называли фальшивками. Сегодня историки сходятся во мнении, что Сулакадзев - злостный мошенник-фальсификатор, однако это мнение не опирается на сколько-нибудь полную палеографию и анализ источников, а является буквальным повторением слов Сперанского, установившего в 1925 году, что в подлинных рукописях из библиотеки Сулакадзева имеются более поздние приписки, то есть «рукописи испорчены». При этом не доказано, что приписки принадлежат руке самого Сулакадзева или он приобрел экземпляры уже «испорченными». При жизни Сулакадзев не пытался продать ни одного экземпляра своей коллекции (отсутствовал мотив корысти), наоборот – хотел подарить собрание Румянцевской библиотеке (ему было отказано, так как господствовавшая в 19 веке и позднее «норманская теория» и представление, что «до Кирилла и Мефодия письменности на Руси не существовало» не позволяли рассматривать древнерусские литературные памятника как подлинные). После смерти коллекционера его библиотека была распылена. Историкам известно всего несколько уцелевших экземпляров из пяти тысяч единиц каталога, и все современные выводы о «фальсификациях» делаются без опоры на анализируемый материал. Где, в каких руках находятся древнерусские рукописи, уцелели ли они или уничтожены, остается никому не интересным.