16.3
16.3/6.3
Наши дни
Семенченко с сыном ушел, и Геннадий тоже поднялся со скамейки, намереваясь идти к себе, но малышка Адель, которой стало скучно на площадке без компании, обратила на него внимание и, не слушая окриков няни, побежала к нему.
- Дядя Гена!
Белоконев задержался, встречая девочку улыбкой:
- Привет, непоседа! Гуляешь?
- Смотрите, что мне дядя Вик подарил!
- Красивая кукла, - сказал Белоконев, - а как ее зовут?
- Ее зовут Вика, потому что у нее тоже светлые волосы. Только моя Вика не плачет, она веселая.
- Хорошо, что не плачет. Плакать не нужно.
Геннадий знал, конечно, что в словах дочки Патрисии может крыться тайный подтекст, но трудно об этом помнить, когда перед тобой стоит хрупкий ангелочек в розовой курточке и шапочке с помпоном.
- Лучше быть веселой и никогда не унывать, правда, Аделин?
Адель с готовностью кивнула:
- Да! Поэтому я не говорю моей Вике, что Юра умер. Моя Вика ничего не знает.
Вот тут Геннадия пробрал мороз. Виктория Громова, жена Юры, была блондинкой! Неужели Адель увидела, что с Громовым произошло несчастье?
Он заморгал и беспомощно взглянул на стоявшую поодаль няню. Та среагировала:
- Она вам мешает? Аделька, идем скорее! – молодая девушка («Опять новенькая», - отметил он на автомате) подскочила к малышке, стремясь увести ее прочь.
Однако Геннадий запротестовал:
- Подождите! Подождите, пожалуйста! Как вас зовут?
- Оля.
- Оля, я бы хотел задать вопрос девочке…
- Нам нельзя разговаривать, да и время обеда пришло, у нас строгий режим, извините, - няня тянула Адель за руку, но Адель взвизгнула и выдернула руку.
- Я не пойду с тобой, не пойду! Ты плохая! Ты в моих вещах рылась!
- Зачем ты так? Что за нелепость? Я искала, что тебе надеть.
Ольга покраснела и схватила девочку на руки, но Адель громко заорала и задрыгала ногами в красных сапожках:
- Пусти! А-а-а, пусти меня! Я маме скажу, она тебя накажет!
Няня от неожиданности выпустила ее, и девочка отбежала на два шага, спрятавшись за скамейку Белоконева:
- Я тебя не люблю! Я маме скажу! И папе скажу!
Шокированный Геннадий, потеряв дар речи, наблюдал эту безобразную сцену. Няня же изо всех сил пыталась держать лицо:
- Адель, ты ведешь себя некрасиво! – строго произнесла она, но подбородок ее подозрительно подрагивал. – Не стоит говорить плохие слова людям, которые ничего тебе не сделали. И угрожать им тоже. Ты уже большая и должна это понимать.
- Тебя выгонят, выгонят отсюда!
- Адель! Пока меня не выгнали, я за тебя отвечаю, и ты обязана меня слушаться. Иди сюда!
- Я не буду тебя слушаться! Не подходи ко мне! – Адель прижала к себе свою куклу и, словно вспомнив о застывшем Белоконеве, четко произнесла: - Дядя Гена, а ты знаешь, что Юра очень болел? Да, он болел, болел и умер. Они страшно разозлились на доктора и кричали. Зато Юра ничего им не сказал.
- Кому не сказал? – хрипло прошептал Геннадий. – Кто это «они»?
- Плохие дяди. Они его на корабле держали. Юру и других. А потом привезли на остров. И Юра заболел.
Белоконев встал, обошел скамью и присел перед ней на корточки:
- Когда это случилось?
- Позавчера. А сегодня Вика плакала. Она почувствовала. Но моя Вика, - Адель показала куклу, - не плачет.
- А твоя мама знает про Юру?
- Папа велел ей не говорить. Но тебе он не запрещал. Тебе же можно было сказать, да?
- Да, милая, мне можно. А скажи еще, ты видела…
Няня, нервно переминавшаяся с ноги на ногу, потеряла терпение и попыталась помешать разговору:
- Зачем вы ей потакаете? Идите и занимайтесь своими делами, а ребенка оставьте в покое. А ты, Адель, перестань придумывать!
- Я не придумываю! – взвилась Адель. – Это ты придумываешь. Ты брала чужой телефон и все там прочитала. Нельзя чужие телефоны брать без разрешения!
- Адель! – няня сделалась ярко-красной, как вареный рак. – Я ничего подобного не делала!
- Врешь! Ты плохая! И мама тебя прогонит, когда узнает!
- Я не трогала ничей телефон!
- Значит, будешь трогать! Завтра!
Геннадий поднял руку, успокаивая всех разом:
- Дамы, милые, угомонитесь, прошу вас! – он взял Адель за плечи: - Отвлекись от дурных сплетен. Скажи мне, ты знаешь, как Юра очутился на корабле?
- Прилетел на вертолетике, - Адель засопела, застегивая пуговку на куклином платье. Та никак не поддавалась, и Белоконев осторожно развернул куклу к себе, чтобы помочь ей справиться с задачей.
- Ты видела этот корабль?
- Да.
- Какой он?
- Большой, - ответила Адель и, подумав, добавила: - Железный.
- А как он называется?
- Корабль, как же еще? Он же по морю плавает.
- И Юра на корабле плыл куда-то?
- На остров.
- На какой остров?
- Не знаю, - Адель секунду подумала. – Его везли, он не сам плыл. Его в каюте закрыли. Плохие дяди.
- А почему ты думаешь, что дяди плохие?
- Они громко кричали, ругались и дрались. Стреляли из пистолетов. Юра заболел. Доктор Юре не помог, и Юра умер.
Белоконев сглотнул:
- Имя у плохих дядей есть?
- У всех есть имя, - девочке надоели расспросы, она дернула плечом, вырываясь. – Но я не хочу о них говорить. Они плохие!
- Все, хватит, - влезла няня, решительно приближаясь к девочке, - это вредно для детской психики.
- Постойте еще минуту! Адель, давай все-таки маме расскажем, а? Мама Вике поможет, и она не будет плакать.
Адель заинтересовалась:
- Правда поможет?
- Конечно. Твоя мама очень умная. Она придумает что-нибудь.
- Папа спросит, зачем я рассказала.
Геннадия напрягли эти разговоры про покойного человека, но он помнил, что Пат сомневается в гибели Павла и предпочел никак не акцентироваться на этом.
- Маме все-все надо рассказывать, - максимально убежденно произнес он. – Это же мама!
- Ладно, маме расскажу, - решила девочка.
- Все, мы уходим! Дай руку, - няня завладела ладошкой ребенка, и Адель засеменила за ней. – И не ходите за нами! Иначе я мадам Патрисии позвоню!
- Я сам ей позвоню, спасибо, - рассеянно ответил Белоконев, вытаскивая из кармана местный телефон…
Спустя полчаса в небольшой гостиной кремового домика «Жасмин» собралось шестеро человек. Белоконев был в новом доме у Пат впервые и время, которое пришлось провести в ожидании, когда капризничающая Адель доест свой суп, потратил на то, чтобы оглядеться.
Несмотря на то, что тут жили женщины, в гостиной не было ничего «женского»: ни цветочков, ни легкомысленных занавесок на окнах, ни безделушек на полочках. Не валялось и игрушек, забытых ребенком на полу или диване. Мебель была темная и громоздкая. По стенам тянулись наглухо закрытые шкафы, а в центре, на бордовом круглом ковре кто-то расставил коричневые кожаные кресла вокруг низкого полированного столика. Короче, гостиная «Жасмина» напомнила Белоконеву холл в отеле. Разве что не хватало небрежной стопки потрепанных журналов на столе и грустных фикусов на подоконнике. Возможно, впрочем, Патрисия, переехав в «Жасмин», не стала ничего менять в обстановке, подобранной по вкусам предыдущего жильца. Ей было некогда или неинтересно.
Помимо хозяйки дома, ее заместителя Демидова-Ланского и Соловьева, в комнате находился еще и Виталий Лисица, таинственный куратор из Управления «Б» (здесь: ФСК, контрразведка). За глаза все называли его не иначе как «Вещий Лис». Поскольку Пат собиралась говорить о дочери в его присутствии, тайной необычного ребенка «Хранитель Чаши» владел в полной мере.
Наконец в дверь гостиной постучалась няня. Распахнув створку, она пропустила засыпающую на ходу Адель в комнату и по приказу Патрисии удалилась.
Малышка, казалось, совершенно не понимала, зачем тут собрались «все эти дяди», и отвечала на вопросы матери неохотно. Монотонно повторив фразы про корабль, плохих дядей и смерть Юры, Адель зевнула и вдруг спросила без перехода, покажет ли дядя Вик фокус с конфеткой.