- Если проблема в тете, то я вопрос улажу, - сказал он. – Но если дело во мне, и я вам попросту противен, так и скажите. Не стоит прятать презрение за вежливым отказом.
- Презрение – это слишком сильно сказано… - Мила предсказуемо опустила глаза, не желая прослыть грубиянкой. – Дело совсем не в вас. Не в вас лично…
- У вас есть муж?
- Мужа нет, но…
- Но вы в кого-то влюблены?
- Послушайте, Дмитрий...
- Ваше сердце, выходит, свободно, и у меня есть шанс? Я заслужу его, обещаю!
- Вы посетили выставку только для того, чтобы кадрить девиц? Честно говоря, я такого от вас не ожидала.
- Выставка никуда не денется, будет открыта и завтра, и послезавтра. А вот ваше расположение мне не хотелось бы терять. Я человек прямой и привык ковать железо пока горячо…
В тот вечер ее уломать не удалось, но Дмитрий не сомневался, что добьется своего. Он обожал такого рода сложности. Охотничий азарт вовсю бурлил в его крови.
Однако визит на выставку имел еще и другое последствие. Француз де Трейси не угомонился и заявился к нему с намерением купить пурбу Рериха. Москалев выставил его вон, но «галльский петух» оказался непонятливым и забросал его письмами. Дмитрий даже заподозрил, что это именно с ним он торговался на Сотбис и с трудом перебил цену.
Из вредности Москалев наведался на выставку индийских украшений вторично и, выяснив у Куракиной, к чему приценивался француз, перекупил все его сокровища, выделив владельцам такую сумму, что те в сторону де Трейси больше и не взглянули. Все это вместе с пурбой Рериха Дмитрий поместил на хранение в банк, дабы исключить нечаянную кражу со взломом. Лично он на месте француза действовал бы именно так – попытался бы выкрасть желаемое. Де Трейси, может, и не был лишен щепетильности, но Дмитрий привык подстраховываться во всем. Война есть война, на ней все средства хороши.
Казалось, вопрос был закрыт, француз получил такой толстый намек, который дошел бы и до полного идиота. Однако де Трейси продолжил надоедать. В то время, когда Дмитрий осаждал неприступную девушку Милу, его самого изводил наглый «философ». Де Трейси добрался даже до его правой руки – незаменимого помощника Андрея Серегина.
Серегин был Диминым одноклассником. В детстве они дружили, хотя и происходили из двух разных по достатку семей. Отец Дмитрия, даром что катался как сыр в масле благодаря успешному бизнесу деда, на отпрыска своего тратиться особо не желал. Нормальные богачи отправляли детей учиться в Англию или Швейцарию, но Москалев постановил, что от «западной либерастии» - один вред, и отправил сына в простую московскую школу с английским уклоном.
Серегин был из бедняков: мать учительница, отец инженер, но парень оказался очень способный. И не только в науках, но и в умении выживать, неизменно выбирая «правильную сторону». Кто-то назвал бы это беспринципностью, но не Москалевы, ценившие личную преданность и изворотливый ум. Когда, после окончании школы, дружба юношей не иссякла, отец Дмитрия помог Серегину подняться, устроив в одну из своих компаний. Уже после его смерти унаследовавший активы Дмитрий еще больше приблизил Серегина к себе, сделав исполнительным директором холдинга «Уралгруп».
- Выслушал бы ты этого француза, - сказал ему однажды Серегин как бы между прочим. - Он может быть нам полезен.
Друзья и партнеры сидели в офисе после рабочего дня и расслаблялись с помощью коньяка, празднуя удачно заключенный контракт.
- Пусть идет к черту! - отмахнулся Дмитрий, доливая себе из бутылки. – Вертел я таких, как он.
- Зря, - Андрей жестом отказался от добавки. – Де Трейси рассказывает очень интересные вещи, Дима. Прими его завтра, не пожалеешь.
- Да кто он такой, чтобы я тратил на него свое время?!
- Не последняя фигура в мире ювелирного бизнеса, между прочим. Антуан де Трейси вхож в совет директоров транснациональной компании «Прозерпина», состоит там в должности казначея. А «Прозерпина», на минуточку, владеет монополией на поставки самоцветов на Европейский рынок. Все мастера Парижа, все выставки, все крупные ювелирные дома ходят под ними. Ты же хотел выйти на Европу? Так вот де Трейси – это твой шанс.
Москалев пару секунд смотрел на своего помощника, но потом упрямство взяло верх:
- А плевать! Не нравится он мне. Рожа у него противная. А я не работаю с людьми, которые вызывают стойкую антипатию.
- Зря, - повторил Серегин. – Из-за подобных промашек европейцы опасаются с сотрудничать с нашими соотечественниками. Как писал Бисмарк, русские «на каждую военную хитрость отвечают непредсказуемой глупостью». А ведь репутационные потери невероятно трудно компенсировать.
- Ты иногда такой зануда, - вздохнул Москалев, понимая уже, что Андрей не отступится. – Чего он тебе наболтал, что ты так суетишься?
- Ничего особенного.
- Значит, подмазал?
- Я друзьями не торгую!
- О как! Ладно, не петушись. Чего он хочет? Только конкретно.
- Он хочет выкупить у тебя кое-какие предметы. Тебе они без особой надобности, я же знаю, ты никогда не увлекался собирательством. Взамен же де Трейси замолвит за нас словечко. Мы получим контракт, о котором мечтали.
Дмитрий цыкнул, отставляя в сторону полупустой стакан:
- Нечистое это дело, Дрон. Вот чувствую: ничего хорошего из этого не выйдет.
- Почему? Вполне серьезное предложение. Де Трейси готов на уступки.
- Из-за побрякушек? – Москалев презрительно фыркнул.
- Он же коллекционер! А все коллекционеры немного того, - Серегин повертел пальцем у виска, - психи они, но нам это на руку.
- А мне кажется, что он нас дурит. Помню я этого типчика. Никакой он не псих, а самый настоящий пройдоха. Если ему настолько нужны приобретенные мной экспонаты, то не для того, чтобы на них тупо любоваться. Есть что-то еще. В них заключена некая ценность, нам не известная. Уступим их ему за простой контракт, прогадаем.
- Думаешь, сможем за них поторговаться? – улыбнулся Серегин.
- Само собой! – также самодовольно улыбнулся Москалев. – И я буду не я, если не выясню, где тут собака зарыта.
- Так встречу этому де Трейси назначать?
- Назначай. Но не завтра, а через недельку. Я пока напрягу Соломона: пусть нароет мне про французика информацию. Хочу знать, что общего между казначеем «Прозерпины» и Рерихом.
- Вот это правильно! Не в наших правилах идти на переговоры безоружными, – рассмеялся Серегин и все-таки долил себе в бокал коньяка.
Наверняка он имел свой профит, организуя встречу с боссом. Дмитрий отметил для себя, что надо будет поручить начальнику службы безопасности проверить не только француза, но и Серегина. Так, на всякий случай. Буд4т любопытно услышать, сколько денег отвалил ему казначей. Так, чисто для справочки.
Но сейчас Москалев лишь широко улыбнулся, хватаясь за бутылку:
- Правильно говоришь, дружище. Давай выпьем с тобой еще и за это!..
17.3
17.3/7.3
Ровно через пять дней после той пьянки, на стол Москалеву легло обширное досье на всех запрошенных лиц. Начбез Соломонов был профи до мозга костей, и Дмитрий ему доверял.
Серегин, к слову, Соломона не жаловал. Считал конкурентом, хотя конкурентами они не были. Соломонов действовал в интересах компании «с открытым забралом», не выходя (или почти не выходя) за рамки закона. Серегину же Дима мог спокойно поручить куда более деликатные задания.
- В двух словах, Антон Егорыч, - велел Москалев, просматривая бегло бумаги. Их было много, а хотелось выжимку и поскорей. – Серегину все еще можно верить или он перекуплен с потрохами?
- Объективных данных за это я не нашел, - ответил Соломонов. – Крупных денежных вливаний на его счета за указанный период не поступало. С неизвестными лицами Серегин не встречался. Маршрут его передвижений остался стандартным. С указанного момента Де Трейси с ним контактировал лишь однажды, когда по вашему распоряжению Серегин звонил на его номер для согласования даты визита в офис.
- Подозрительно, но допустим, - Дмитрий отложил досье, намереваясь вернуться к нему позже. – А что по де Трейси?