На этих словах Мила иронично улыбнулась. Можно подумать, Загоскин сочинил авантюрный роман и оправдывался. Она даже вернулась к аннотации, чтобы лишний раз убедиться: это именно путевые заметки, а не выдуманные приключения. Однако всегда любопытно узнать, что сподвигло автора на литературный труд, поэтому она продолжила чтение.
*
Отрывок из книги Загоскина «Встреча с вечностью на двенадцати холмах Имерины».
Почему я написал эту книгу? Надеюсь, дорогой читатель простит мне некоторый пафос, но я действительно шел к ней всю жизнь. Собственно, эта история была задумана и исполнена совсем не мной и за много лет до моего рождения. Все началось осенью 1770 года на Камчатке, когда в удаленную крепость Большерецка прибыл с этапом ссыльный польский конфедерат граф Беневский.
От крепости в Большерецке было только название. Вместо высоких защитных стен – гнилой палисад, вместо рва – канава, которую и ребенок перепрыгнет, вместо гарнизона – горстка пьющих казаков. Да и как не пить, когда судьба забросила в самый дальний гарнизон без малейших перспектив когда-либо выбраться в матушку-Россию?
Мой далекий предок Алексей Устюжанинов служил при тамошней церкви настоятелем. Вызвался он в этот далекий край сам, ибо так понимал свой долг перед Богом и людьми. Думаю, не будет преувеличением сказать, что кроме него да коменданта крепости капитана Нилова никаких «приличных», то есть высокородных людей в Большерецке найти было нельзя. Графа Беневского, смутьяна, дуэлянта и авантюриста, специально выслали на край земли, чтобы в обществе простых камчадалов тот прочувствовал всю силу обращенного на него царственного презрения. В небольшом поселении при крепости, состоявшем из рыбаков и плохо образованных крестьян, куда всего лишь раза два за сезон заходили за провиантом редкие корабли китобоев, граф был обречен на тоску, холод и голод, что для такой неуемной натуры являлось бы куда горшим наказанием, чем каторга.
Предыдущая зима 1769 года принесла на Камчатку жестокую болезнь – оспу, выкосившую половину населения, а летом случился повсеместный неулов рыбы, заменявшей камчадалам хлеб, что привело к голоду. В пищу начали употреблять кожаные сумки и ремни, ездовых собак и трупы умерших родственников.
Капитану Нилову было не до ссыльных в это тяжелое время. Ссыльных, тем паче благородных, нужно было не только охранять и занимать, но и кормить, а появление очередного белоручки – не пахаря, не рыболова, не охотника – означало, что придется оторвать кусок у собственной семьи.
Короче, Нилов Беневскому совершенно не обрадовался, но граф являлся человеком здравомыслящим и прекрасно понимал, что именно не нравится в нем коменданту. Он в первом же разговоре проявил участие и заявил, что в меру собственных умений готов оказать поддержку, а не просто быть «лишним ртом» в крепости. У капитана и священника подрастали сыновья-погодки, и Беневский предложил им свои услуги в качестве учителя и наставника. Граф знал несколько языков, неплохо разбирался в математике, географии, истории, шахматах и военном деле, к тому же с первого взгляда сумел так очаровать юношей, что те рады были учиться у офицера чему угодно. На том и порешили.
Екатерина Вторая, отправляя в Сибирь впавшего в немилость графа, полагала, что в отдаленном остроге того станут содержать в строгости. В бумагах, сопровождавших Беневского, недвусмысленно говорилось: «Разговоров с сим арестантом никаких не иметь, а если оный арестант станет врать какие непристойные слова, в таком случае запретить ему строго, чтоб он от того удержался и ничего не говорил». Однако получилось по-другому. Чем дальше от столицы, тем проще нравы. На месте вечной ссылки капитан Нилов не только отнесся к дворянину как к приятному гостю, с которым можно выпить и побалакать за жизнь, но и поселил его у себя в доме, разрешив активно вмешиваться в жизнь гарнизона.
После мора и неурожая в Большерецке осталось не более сотни жителей. Все они не испытывали особой любви к Российской власти, бросившей их без поддержки, практически на грани выживания на отшибе империи. Казаки, мореходы, охотники и арестанты – все жили вместе на тесном пятачке, ограниченном покосившимся забором из дурно оструганных бревен, ели одну похлебку и делились одной обидой на власть, забывшей об их существовании. Ссыльный «генерал» (как он представился, хотя на самом деле был лишь полковником Барской конфедерации) Беневский со своей жгучей нелюбовью к правящим кругам, вставшим у руля в результате дворцового переворота, пришелся среди них ко двору.
Поповский сын Ваня Устюжанинов слушал рассказы бывалого вояки раскрыв рот. Юноша впитывал науки как губка, учил латынь и европейские языки. Обучение давалось ему играючи (видимо, я унаследовал эту генетическую черту, как и другую – страсть к приключениям). Вскоре Ваня многому научился у Беневского, включая виртуозное владение шпагой. Его отец-священник, хоть и не приветствовал «смертоубийство», сильно против воинской науки не возражал, ибо жить на границе и не уметь себя защитить – недальновидно и глупо.
Вечерами, когда за окном выла вьюга, а комната освещалась коптящими сальными свечами, Беневский читал вслух книгу о приключениях лорда Ансона, каким-то чудом завалявшуюся в скудной библиотеке Нилова. Послушать эти истории собиралось едва ли не все население крепости, включая кухарку и команду застрявшего в порту Большерецка из-за ранней зимы каботажного судна. Воображение рисовало слушателям волшебные тропические острова, где царит вечное лето, порхают невиданные райские птицы и шелестят загадочные пальмы на песчаном берегу лазурного залива.
Невероятно, но именно книга Ансона «Путешествие около света» невольно способствовала тому, что мысли о бунте против власти и бегстве с Камчатки в надежде найти лучшую жизнь за океаном постепенно слились воедино и овладели умами. Когда ссыльные во главе с графом Беневским, сговорившись, решили самовольно уплыть в теплые моря на поиски свободы и пиратских сокровищ, к ним примкнуло более семидесяти человек. Среди них был и тринадцатилетний подросток Иван Устюжанинов, сломя голову бросившийся навстречу приключениям.
В мае 1771 года, отбив кувалдами вмерзший в лед галиот «Святой Петр» и прихватив на обмен меха, оружие и скромный объем провианта, беглецы отправились в кругосветное плавание. Перед тем, как уплыть, они написали письмо в Петербург, где содержались в том числе и такие строчки: «В России начальники единое только имеют право делать людям несчастие, а помочь бедному человеку никакого уже права не имеют... непорядочные у нас законы и самовластие... Народ российский терпит единое тиранство, в Европе ездят промышлять серебро и золото, а у нас сей промысел отнят, а кто оным может пользоваться – то одни фавориты и богачи, грабя народ и из общественной казны богатства. Что осталось бедному непросвещенному народу? Он коснеет в невежестве и страждет, и никто за истинные заслуги не награждается… камчатская земля от самовластия начальников разорена… Можете рассуждать, обвинить ли наш поступок, какой мы произвели, но мы все присланы в Камчатку не по правосудию, а по доносам, и нет и не было ни малейшего к нам человеколюбия».
Декабристы полвека спустя мечтали бежать в знакомую им Европу, где они учились (например, Кюхельбекер), воевали с Наполеоном и имели представления о культуре и обычаях. Камчатские бунтовщики бежали за красивой сказкой на Юг, за горизонт неизвестного, на свой страх и риск, без знания точного маршрута и языков. Это была настоящая авантюра. Молодые, азартные и бесстрашные, они вышли на каботажном судне, предназначенном для плавания в прибрежных водах, в открытый океан. Вместо карты у них была книга лорда Ансона с нарисованными от руки схемами. Они не представляли толком, куда плывут, но верили, что обязательно найдут счастье на далеких берегах.