3.5
3.5.
Воскресенье прошло весело. Батюшку не приглашали, а пасхальное богослужение давали смотреть старикам в записи, чтобы не нарушать режим, но постояльцы все равно были довольны и оживлены – те из них, конечно, кто мог и хотел участвовать в православном торжестве.
Персонал не отставал. Люди собрались после рабочего дня на кухне, выставив на стол горячительное. Директриса последнее не одобрила бы, но Дарья Ивановна накануне уехала из города, а как известно, когда кошка спит, мыши пускаются в пляс.
Милка немножко посидела со всеми за компанию, но через час ушла. Вроде и повод был хороший, но умение людей все что угодно превращать в банальную пьянку ее удручало. Да еще Вик, дежуривший в пасхальную ночь, ушел на выходной, а Галька напилась и сделалась невыносимо вульгарной.
Мила поднялась на третий этаж и уселась на любимом подоконнике. Внезапно в тишине и полумраке коридора громко скрипнула дверь. Она обернулась и увидела, как из проема своих апартаментов машет рукой старик Загоскин.
- Что случилось? Почему вы не спите? – шепотом спросила она, приближаясь.
На часах было половина двенадцатого, и Загоскину, как и остальным постояльцам, давно было пора находиться в постели. За режимом дня тщательно следили медсестры, тем более в такой день, когда планировалось слегка оттянуться. Врачи прописывали снотворное тем, кто страдал бессонницей, и обычно ночью здесь никто не считал овец. Однако хитрец Загоскин, должно быть, обманул дежурную и не стал глотать лекарства.
- Заходи! Дело есть, - старик отъехал от двери, пропуская девушку в комнату.
Электромотором он не пользовался, крутил колоса сам, вручную, не желая привлекать внимание лишними звуками.
- Ты была молодец, не пустила в нашу крепость мошенников! Я начал в тебе сомневаться, но ты проявила себя хорошо.
- Эти люди были очень подозрительные, - согласилась Милка, но, опасаясь вспышки безумия, решила немного старика успокоить. – Но, может, они и не хотели ничего дурного?
- Конечно, просто ограбить хотели, забрать мой секрет, а так – «ничего дурного»! – передразнил Загоскин.
- Вы их все-таки узнали? Знаете, кто их послал?
- Никогда их не встречал, но это уже не важно. Ну их в пень! Не о том хочу говорить. Протяни руки! Ну, смелей, чего ждешь?
Милка, дивясь про себя, послушно вытянула руки.
- Не так, ладонями вверх!
Мила перевернула их, как просили.
- Хочу тебя отблагодарить.
Загоскин запустил руку под плед, укрывавший его ниже пояса, и вытащил на свет деревянную шкатулку. Милка видела ее раньше, она стояла на низкой тумбочке под телевизором, но после того, как профессор взялся кидаться шваброй, шкатулка пропала. Ей даже казалось, что она разбилась, от нее отлетела крышка, но сейчас Мила не видела в ней изъянов. Наверное, профессор ее склеил.
- Это тебе!
- Спасибо! Но вам не стоит… - начала она, невольно рассматривая резной узор на крышке, - наверное, это памятная для вас вещь...
- Хочу извиниться за телевизор. Недавно услышал, что мегера заставила тебя оплатить стоимость. Это не дело! Ты не виновата. Это я, старый дурень, тебя подвел. Хотел уничтожить следящее устройство.
Милка вздохнула и вежливо произнесла:
- Я на вас не сержусь.
- Знаю. Ты девушка хорошая, чистая. Я так сыну и сказал, когда мы с ним общались в последний раз. Жаль, что ты никогда с ним не встретишься, ты бы ему понравилась. А он бы – тебе. Миша у меня парень видный, умный, талантливый. Учился всегда хорошо. И зубы умеет заговаривать. В смысле, зубную боль унять, а не то, что ты подумала.
Мила улыбнулась:
- Вы, никак, меня сватаете.
- Да нет, - вздохнул профессор. – Староват он для тебя, пожалуй, Людмила Ильинична. Ему сорок семь в минувшем месяце исполнилось. А тебе-то сколько уже?
- Двадцать шесть.
- Молодая совсем. Ну да ладно, опыт – дело наживное, - сказал Загоскин, отводя глаза. – Шкатулка, которую я тебе торжественно вручаю, старинная. Не слишком дорогая, не мечтай, что продашь и разбогатеешь. Ее цена в другом. Пусть она будет у тебя как память обо мне. Как помру, вспоминать меня станешь.
- Да вы уж, пожалуйста, живите, Иван Петрович! – испугалась Милка.
- Может, и поживу еще, как Бог даст. Но ты шкатулочку храни, не выкидывай! Как говорят в Имерине, богатство приходит от судьбы, и кому оно не предназначено, тот никогда ничего не получит.
- Как можно выкинуть такую красоту! – Милка и впрямь залюбовалась искусной резьбой. – Спасибо вам, Иван Петрович! Вы очень добрый.
- Я добрый? – Загоскин отрывисто засмеялся, но смех перешел в кашель. Откашлявшись, он продолжил: – Да, я очень добрый. Такой добрый, что сын от меня сбежал, видеть не хочет.
- Иван Петрович! – Милке стало жалко старого человека, но тот махнул рукой.
- Все, ступай, я устал, спать пойду. А шкатулку спрячь, нечего ей на виду стоять. А то кто войдет, начнут разговоры разговаривать. Решат, что украла. Ее ж тут многие видели, а я хочу, чтобы все это между нами осталось.
- Хорошо, Иван Петрович. Спокойной ночи! И еще раз спасибо за подарок!
Милка нагнулась и поцеловала старика в дряблую щеку. Загоскин крякнул и цепко схватил ее за руку:
- Вот еще что, Людмила… предупредить хочу. Остерегайся человека с юга и держись крепче за человека с севера!
- Загадочно как-то… - удивилась она.
- Придет время – поймешь. А теперь ступай!
Шкатулку Милка отнесла в свою комнатку и поставила на подоконник, рядом с зеркальцем на витой ножке и подносом с мелочами.
Когда-то данное помещение было складом, куда стаскивали все, что было ненужно в хозяйстве, но могло пригодиться. Милка разобрала залежи, оттащив часть в кладовку, часть в подвал, а часть на помойку. От прежней обстановки остались только высокие, до потолка, стеллажи, которые она занавесила шторкой. Милка хранила там не только свои собственные вещи, но и постельное белье, и униформу, и полотенца, за которые отвечала в первую очередь. Еще в комнате появилась кровать, тумбочка, табуретка с кухни и вешалка для верхней одежды.
Постояв у окна, Милка поразглядывала немного подаренную шкатулку. Сверху на крышке был вырезан круг, внутри которого по центру размещался восьмилепестковый цветок, а по окружности теснились другие цветы – с четырьмя лепестками, некоторые из них даже больше походили на кресты или изогнутую свастику. Все вместе напоминало Милке мандалу – сакральный символ Вселенной, на который медитируют восточные мудрецы. Профессор Загоскин бывал на Востоке и, скорей всего, привез шкатулку из поездки.
На боковых стенках шкатулки неизвестный мастер вырезал горы, водопад и вход в пещеры, ощетинившийся сталактитами, похожими на акульи острые зубы. А вот на дне была выжжена… карта. Или нечто похожее – примитивный набросок с линиями, призванными изображать реки или дороги, исполненный совершенно в ином стиле, чем узоры на остальных частях шкатулки. Сбоку от линий теснились гигантские пальмы, деревья с толстыми стволами, напоминающие баобабы, острые горные пики и почему-то страусы.