- Что вам известно о протекании квантовой диффузии?
- А что известно вам, мой друг? – вопросом на вопрос ответил Борецкий.
Громов хотел для начала выяснить, насколько Вещий Лис был уверен в своей группе и как много им поведал. Для того, чтобы заручиться вниманием Борецкого, Юра поделился собственными наблюдениями:
- Немногое. Я всего лишь отвечаю за снабжение и строительство новой станции, но мне не дает покоя один момент. Когда мы пролетали над Кратером по пути сюда, я не заметил никакой активности. Лётчики однако промолчали, хотя обзор из иллюминатора не сравнится с тем, какие данные поступают в кабину. Выходит, стройку они видели, но с учетом происходящего… Не может ли быть так, что диффузия, грубо выражаясь, для каждого своя? И наступает не одномоментно для всех, а по частям. Помнят же некоторые люди старые варианты, когда уже большая часть свидетелей принимает изменения как должное. Летчики остались в старом мире, и станция для них существовала. А я перенесся в другой мир, измененный, и станция для меня на тот момент как бы уже исчезла. Это был… знак.
Борецкий хмыкнул.
- Тимур, спрошу прямо, - не отступал Громов, - что именно рассказывали вам Виталий Лисица и Патрисия Ласаль перед поездкой в Антарктиду? Я вижу, насколько спокойно вы восприняли изменения реальности. Вы прямо-таки мгновенно вписались в нее без страха и сомнений и готовы действовать без рассуждений.
- Диффузия – предмет темный и таковым остается, - ответил Борецкий. – Мои прямые задачи, как и у вас, сугубо прикладные. Я знал, когда собирался сюда, что нам предстоит работать в условиях быстро меняющегося мира, и пусть некоторые изменения мне неприятны, рефлексировать по их поводу некогда. Однако проигнорировать вашу тревогу насчет станции я тоже не имею права. Вы не новичок, чтобы истерить на пустом месте. Вы опасаетесь кардинального переустройства, в котором уже нет места новой станции у Кратера, я правильно понимаю расклад?
- Это один из вариантов. Допустим, ее не стали строить. Не успели или просто некому.
- Некому – это очень сильное заявление, а насколько я знаю, диффузия всегда ограничивается малыми дозами. Вы слышали про эту ее особенность, мой друг?
- Конечно. Патрисия объясняла, что Вселенная разумна, и малое легче усваивается умами. Не до конца понимая механизм, физики всерьез включили в свои уравнения «фактор разума». Они утверждали, что изменения затрагивают заранее подготовленные темы.
- Да, мне это тоже говорили, идея должна витать в воздухе. Общий настрой «цепляет» в параллельной реальности те моменты, которые нам близки, потому их и притягивает. И наоборот, чем больше людей убеждены в незыблемости факта, тем ничтожнее вероятность, что он изменится. Теперь вопрос на засыпку, друг мой Юрий: как могла быть вычеркнута из новой реальности станция, если никто не предполагал этого заранее? Вы же не предполагали? Вы только сейчас начали фантазировать.
- Про станцию Новая Надежда знает очень мало народу. Исчезнет с карт, никто не хватится. А «Прозерпина» могла еще и прицельно работать над этим.
Борецкий помолчал, обдумывая.
- Если станции нет, это усугубит наше положение… - медленно проговорил он, не спеша опровергать или успокаивать. Он принял к сведению очередные вводные и мысленно намечал план на случай, если они подтвердятся. – Я не верю, что ее не стали строить, но в то, что ее могли атаковать или вот-вот атакуют, верю. Атаковать проще. Наличие на стене ружья, то бишь вооруженной охраны, говорит, что ближний бой вполне вписывается в сценарий. «Прозерпина» готовится воевать в Антарктиде. Презрев запреты, она пустит в ход все, что у нее есть, чтобы защитить свои рубежи. И это значит, что мы подобрались к роковой черте очень близко. Управлять реальностью они все еще не умеют, конечно, но экспериментируют вовсю. А эксперименты – дело такое... у них случаются непредвиденные побочные эффекты. Я полагаю, что наша шестерка, оказавшаяся внутри горы, похожа на такой эффект. Их ученые еще не видят ошибки, но наше прибытие было очень шумным. У них случился взрыв, пожар, и они вовсю ищут причину...
- Точно ли ищут, а не «уже нашли»? Как объяснить пропажу наших вещей и части группы – не тем ли, что они нас вычислили?
- Давайте рассуждать, - кивнул Борецкий. - Возьмем самое простое объяснение: мои парни проявили непростительную халатность и дали себя обнаружить, окружить и захватить. Однако! Даже без учета того, что они вряд ли проболтаются о нас на первом же допросе, военная охрана должна была насторожиться и прочесывать окрестности. Вы заметили усиление? Я – нет.
- Они беспечны, - подтвердил Громов. - Но «Прозерпину» охраняет отнюдь не спецназ, а частная лавочка.
- Это сути не меняет. Стандарты никто не отменял, не дилетантов же они набрали! Так что очень похоже, что моя четверка осталась в прежнем варианте развития событий. А если учесть, что и вещи наши испарились как прошлогодний снег, то выходит кое-что совсем нехорошее. Вы понимаете расклад, мой друг? Мы с вами стали лишними элементами. Мы все.
- Нас не должно быть в Антарктиде вообще, вы это хотели сказать?
Борецкий прицокнул языком:
- Если произошло каскадное обрушение матрицы, затронувшее многие участки пространства, то диффузия превратила нас в «глаза урагана». Со всеми их плюсами и минусами.
- Мы стали как Вовка Грач? – ужаснулся Громов. Начиная рассуждения, он не ожидал, что они придут к подобным заключениям.
- Оно напрашивается, разве нет? Взрыв с обвалом в пещере мы спровоцировали сами. Могли ведь? Могли.
- Но Игнацкий погиб при обрушении свода! «Глаза» не гибнут. Вроде как…
- Игнацкий был самым молодым из нас. У него был короткий послужной список и, как следствие, гораздо больше шансов уцелеть до сегодняшнего дня. А вот у остальных за плечами обязательно найдется момент, когда они остались в живых только чудом. Верно, Зина?
Зиновьев, топавший в хвосте, но чутко прислушивавшийся к диалогу, подтвердил:
- Верно. Мы побывали в самых разных переделках. Я бы не задумываясь назвал парочку подходящих, когда моя жизнь висела на волоске.
- Вот то-то и оно, точки бифуркации в биографии для нас весьма чреваты, - продолжил Борецкий. - Не все, возможно, но кто-то из нас стал «глазом», явившись на место своего погибшего в прошлом прототипа.
- И в чем, по-вашему, смысл рокировки? – угрюмо спросил Громов.
- Смыслом наделяем мир мы, люди. Как мы сочтем правильным, так и будет.
- Мы сочтем или они, наши противники? Едва «Прозерпина» выявит истинный источник взрыва, она кинется нас ловить.
- Ну, это если она быстро догадается, кого именно ловить и где именно. - Борецкий вдруг улыбнулся: - Лично я ставлю на то, что мы успеем причинить ей проблем гораздо больше, чем она нам.
- За нами не заржавеет, - ввернул Зиновьев.
- Предлагаете напасть первыми?!
- А почему бы и нет? – Борецкий передернул плечами, отметая любые возражения. – Сидеть на немецком складе и тупо жрать просроченные консервы, пока животы не скрутит, это дурацкая альтернатива.
- Но не пора ли тогда связаться с «Яманом»? Патрисии наверняка было бы интересно услышать о подобном повороте. У нас есть телефон…
- Я бы не торопился, - возразил Борецкий. – Во-первых, мы лишились прибора связи с секретным протоколом шифрования. Спутниковый незащищенный телефон – это совсем не то, что требуется в данных условиях. Перехваченное сообщение и даже просто установленный факт передачи сигнала с территории, где не должно быть никого лишнего, насторожит врага. Сейчас они теряются в догадках о причинах своих неприятностей, но, получив дополнительные сведения, тотчас смекнут, где искать источник помех, понимаете расклад?
Громов вздохнул. Как ни был он далек от военных хитростей, но эта ремарка звучала весомо.
- А во-вторых, если «Прозерпина» чувствует себя в горах Дригальского спокойно и пренебрегает некоторыми правилами безопасности, сидя верхом на бочке с порохом, то это намекает не только на недальновидность ее руководителей, но и на слабость ее стратегического противника. «Яману», по их мнению, нечего им противопоставить.